"Я один из тех, кто чудом родился после войны"

На выходе из издательства новая книга Ефима Златкина "На этом и том берегу". После трех книг прозы автор представляет свое первое крупное поэтическое произведение. Оно состоит из трех глав: "В Тель-Авив я летел не на разведку", "В Беларуси остались годы моей жизни", "Я один из тех, кто чудом родился после войны". Третья глава посвящена еврейской теме. Сегодня мы знакомим вас с отрывками из третьей главы.

Я один из тех, кто чудом родился после войны

Не могу поверить: во всей Европе
От евреев остались только следы?
Как мой народ пережил такую Катастрофу?
В Берлине, Вене, Риме слышу крики: "Помоги", "По-мо-ги»….

Мне говорят: "Сколько о Холокосте можно писать"?
От тебя скоро уйдут твои почитатели,
Не понимаешь: время не вернуть назад?
И никак уже не наказать виноватых?

Лучше пиши о фантастике и любви,
В жизни - это такие вечные темы".
А если ко мне доносятся крики: «Пощад-и-и".
И по всей Европе вижу еврейские могилы?

Я - один из тех, кто чудом родился после войны?
Я - один из тех, кто вообще не должен был родиться?
Я все время слышу: "Мейн инкеле!"(мой внук на идиш) Живи! Живи!
От бабушки Сары, которой не исполнилось даже тридцать…

Я наследник выживших осколков

Скрывал солдат Давид от всех свои рубцы,...
Что после войны остались на его теле.
Картошку, кислую капусту, солёные огурцы
За свадебным столом гости из общих тарелок ели…

Я - наследник выживших осколков,
Прошу вас, дайте мне слово!
Помню, был ребёнком,
Всё искал свою бабушку Сару дома.

Заглядывал под кровать,
Открывал дверцы скрипучего шкафа...
Никто не хотел мне помогать –
Ни дед Залман, ни Батя.

Каждое утро бежал к старой берёзе,
Возле неё чернели кресты.
Думал, может, она поможет
Бабушку Сару мне найти?

Отец гладил меня по голове
И высекал слова, словно камни:
«В сорок первом году в декабре,
Под Москвой я первый раз был ранен…

В госпитале после наркоза кричал: “Ма-ма!“
На помощь бежали санитары,
А я её всё звал и звал,
Не зная, что сиротой уже стал».

В далёкие пятидесятые годы,
Когда снег валил над залатанной крышей.
Я почувствовал себя частичкой еврейского народа,
Который всегда и везде был лишним.

На руке отца осталась вязь войны -
Раны, зашитые толстой ниткой.
А вокруг говорили: "В Ташкенте войну отсидели жиды.
Зря оставили вас недобитыми.

Отец Давид смотрел на меня тоскливо,
В стороны разводил израненные руки.
Хлеб редко был в семье инвалида,
Чаще менялись заплатки на его истрёпанных брюках!

- Жаль молодых: вдали от своего народа,
Растёте, как сорняки на чужом огороде, -
Отец мне открывал глаза, жизни учил.
И каждый вечер "Голос Израиля" ловил.

Новости прерывали глушители и радары.
Мы жадно ловили каждое слово,
А на кухне ужин готовила мама.
Ей было хорошо в своем доме.

Отец шутил: "Что местечковым евреям надо?
Пару мешков бульбы и побольше сала".
- За печкой ты храбрый ! - смеялась мама.
И усаживалась возле него рядом.

Тишина с этой минуты в доме стояла:
Было даже слышно, когда муха пролетала.
Песни на идиш, передачи из Тель-Авива,
Слушали мы – и соседи - Зяма, Эли, Сима Рива…

А за окном в сугробах белели снега.
Кружились из года в год метели.
В Израиль не ходили поезда,
И самолёты в Тель-Авив из Москвы не летели…

Мудрый Давид

Моя мама хлебные крошки никогда не оставляла.
Подставив к столу ладошку, медленно их глотала.
А потом в маленькой комнатке беззвучно рыдала,
Готовя яичницу для моего отца с одного яйца.

Послевоенная разруха, голод,
Маленький, захолустный город.
Холодная весны после зимы.
Идет второй год после войны.

Моим рождением даже были удивлены?
Нет ни работы, ни угла?
- А вы думали: евреи обречены?
Мы еще построим на своей земле дома!

- Бедняк, как дурак! - смеялись с отца Давида,
Кто мог поверить в его слова?
Далекое будущее только ему было видно!
- Строгать ты детей мастак! Накорми их сперва.

Так часто зятя корила тёща Соня,
Она любила резать правду-матку.
Я не понимал: "К чему их раздоры"?
Что еще надо? Есть даже огурцы на грядке…

Я был первым – большой семьи начало!
Ещё четверых мама в люльке качала.
Отец шутил: «Восстановим еврейский народ скорей,
Повезём на Ближний Восток своих сыновей».

Мать, отец и пять еврейских сорванцов
Исходили все дороги в Михалине.
Говорил отец: «Сынки, всё будет потом.
Главное – нам дожить до Иерусалима!»

Под клёкот журавля
Мы улетали утром.
«Семья – это семь я!» –
Наш отец Давид всегда был мудрым…

По Беларуси катком прошла война

По Беларуси катком прошла война,
Мало здесь осталось моего народа.
Я приехал в Минск вчера,
И улетаю опять надолго.

Вокруг такая красота, а мне грустно,
В бывших местечках… тихо и пусто,
По дорогам - белые березы и красные рябины,
Под желтыми листьями уснули еврейские могилы.

Под белым саваном

В Варшаве светятся яркие огни.
Столица залита белым светом ,
А я слышу возгласы: " Имэ-л-е, спаси"!
И вижу горящее еврейское гетто …

От этого видения мне никуда не уйти.
Кажется: и я в пылающем бараке.
Мне кричат:"Гранату ! Гранату бери"!
И отражается еще одна атака....

В Варшаве пылает гетто, но еще стоит!
В живых остаются единицы.
Мать сыну что-то быстро говорит
И бросается с топором на фрица...

В Варшаве жила златокудрая Лея -
Родная сестра моей бабушки Сары.
В Польше с детьми она не уцелела.
А в Беларуси мою бабушку расстреляли.

Скажете: "Было – и было…
Годы прошли - миллионы погибло".
Да и гетто далеко: в снежной Варшаве".
Но почему оно мне снится под белым саваном?

Бабий Яр, забытый, заброшенный

Бабий Яр, забытый, заброшенный.
Стоял годами снегом запорошенный.
Поэт нарушил молчание и забвение.
Мир в шоке: Власти солидарны с преступлением?

Что сегодня? Кое- где монументы над ямами,
Но чаще всего - овраги безымянные.
Надписи стертые: "Не забудем!
Здесь лежат советские люди".

Или слова общие: "Мирные граждане".
Известно: расстреливали не каждого?

Над Бабьим Яром памятник стоит,
Серое облако в печали над ним висит.
А над другими расстрельными ямами?
Никаких знаков - возле них гуляют пьяные.

Во многих местах Украины, России-
Забыли, какая трагедия была?
Наоборот: вновь оскалилась «черная сотня»…
Люди! Куда? И куда вы смотрите?

Самый настоящий русский!

"Еврейской крови нет в крови моей
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей,
И потому я – настоящий русский!"
Евгений Евтушенко

Вы писали, что ненавидите всех антисемитов....
И что у вас ни капли еврейской крови.
Не потому ли в мире такой знаменитый ?
Что самый настоящий русский среди всех гоев!

Вокруг тишина- ни шороха

Посвящаю Борису Гинзбургу – жителю города Ашдод. Первый раз он бежал из гетто, второй раз - из концлагеря. Был в партизанах, воевал в рядах Советской Армии. Дошел до Берлина и взял в плен группу немецких офицеров в количестве десяти человек. Орден Славы и сегодня напоминает ветерану об этом подвиге.

Борис, расскажи! Расскажи! Расскажи!
За всех отцов, которые от нас ушли.
А может, помолчим? Или выпьем стопку?
За тех, кого нет? Уже вдогонку?

У тебя такой пронизывающий взгляд,
И, как у моего отца, – местечковый говор.
Я был бы многое готов отдать,
Чтобы услышать хоть одно отцовское слово.

Но вокруг – тишина, ни шороха.
Скучает в шкафу одинокий отцовский мундир.
Где вы, мальчишки, наглотавшиеся пороха,
Сколько вас осталось, бравших Берлин?..

Я бы сказал о вас много слов!
Написал бы о вас романы,
Но я не видел ваших снов,
И, как вы не кричал в госпиталях: " Ма-ма…"

Последний из могикан!

Посвящаю полковнику Эмилю Зигелю - жителю Ашдода

За спиной солдата – могилы,
А в глазах – жуткая боль!
Господи! Где найти еще силы,
Чтобы терпеть её вновь и вновь?

Каждый день – атака и атака.
И днём, и ночью, летом и весной.
За что ему такая расплата?
Сотни раз умирать – он же не святой!

Полковник, Эмиль! Мне близка твоя боль.
Можно? Я посижу немного с тобой?
Ты – один из последних могикан?
И скамейка твоя грустна…

Понимаю: Невозможно вернуться назад,
Не протянуть руку в прошедшее время
И не спасти никого из твоих солдат.
Поэтому твоя скамейка и опустела?

Вокруг тебя – тени и тени.
А ты помнишь лица молодые?
И как в России цвела белая сирень-
В те далёкие годы - сороковые…

Пролетели над местечками шальные ветры

Зеленая тишина в Каунасе и Друскининкае,
Только память в прошлое не улетает.
У меня борода, как у моего деда Зямы,
Не убежал бы он- не было бы моей мамы…

Я приехал в бывшее каунасское гетто.
И кто мне , как все было ответит?
Поводят плечами:" Евреи рядом жили,
Но всех их в сорок первом году … убили.

- Расскажите, как это было?
Может быть, еще не забыли?..
Скажите, вам совсем нет дела,
Что ваши деды перед расстрелом евреев раздели?

…Подошел к дому, прислонился к двери,
За моим дедушкой здесь гнались не люди? Звери?
Ему повезло: он убежал из- под расстрела.
Дора, Сима, Соломон не успели. Да и другие евреи.

Не осталось ни шорников, ни портных,
Ни молочников, ни раввинов в кипах.
И ни дел умельцев жестяных,
Не видны надписи на могильных плитах.

Пролетели над местечками шальные ветры.
Бегут слезы. И до дрожи грустно.
Где вы, забавные еврейские штетлы?
Смерч прошел в тихом захолустье.