Ганс и Роза

Два скелета своими телами грели друг друга…
Они еще не сняли полосатые робы, но уже были на свободе. В конце апреля 1945 года в концлагерь Дахау вошли американцы. Узники не могли поверить: неужели они спасены от печей в крематории? Расстрелов, побоев?
- Как тебя зовут? – к истощенной девушке, которая вышла из барака на солнышко, обратился молодой парень.
Роза - так ее звали, вздрогнула! Два последних года она была только номером, который выжгли на её руке. По этому номеру к ней обращались на перекличках, во время лагерного построения, на работах. И Роза даже забыла свое имя. Назвала бы его кому-либо, сразу бы определили, что… она еврейка. Даже близкие подруги не знали её настоящего имени. Когда попала в концлагерь, староста женского барака дала девушке старые лагерные шмотки.
- Быстрей переодевайся, будешь полячкой Терезой Вышинской. В Кракове еврей-хирург спас мою умирающую дочь. Я готова была целовать его руки и ноги.
- Не нужно, - отстранил он меня тогда. Лучше спаси мою дочь.
- Где? И как я узнаю, кто она?
- Не нужно узнавать! Любая еврейская девушка, попавшая в беду - моя дочь! И вот я … увидела тебя среди вновь прибывших.
Так еврейка Роза стала полячкой Терезой. Это спасло ей жизнь: не отправили, как других евреев в печь.
…Юноша смотрел на девушку, ожидая ответа. А Тереза, то есть Роза, медлила: просто не знала, какое ей сказать имя? Лагерное - Тереза? Или Роза, как назвала её мама?
Девушка увидела облака, плывущие с востока над разрушенными воротами концлагеря, зеленую траву, которая пробивалась наружу через бетонную площадку плаца и поняла: «Она будет жить»! И осознав свое спасение, вдруг бросилась на шею этого веснушчатого парня, которого встретила случайно.
Подхватив Розу-Терезу на руки, он больше её не отпускал. А она была согласна на всё.
… Два скелета любили друг друга. Сквозь дырчатую крышу барака просвечивалось серое небо, молотили острые струи дождя, но молодые ничего не замечали.
… Когда Роза-Тереза впервые почувствовала себя женщиной, способной принимать и отдавать любовь, она… разрыдалась. Вцепившись зубами в воротник совсем незнакомого ей парня, который стал её первым мужчиной, не могла остановить рыдания. Она мечтала совсем о другой любви!
О хупе, под которой станет со своим избранникам по еврейскому обычаю. О микве, в которую войдёт перед свадьбой! И вдруг самое святое происходит на крыше лагерного барака, на ворохе старой соломы…
- Ой, мамеле, мамеле! Ой, мамеле, мамеле, - начала заламывать пальцы девушка.
- Я даже не знаю, как тебя зовут? Как твое имя? - на чисто немецком языке спросил юноша, желая её успокоить.
- Ты не-мец?
- Немец. Меня посадили в лагерь за помощь еврейской семье в Берлине. Майн гот, я выжил!
- Как тебя зовут?
- Ганс Вебер.
- А я Роза, - и добавила, - я не полька, как сказала тебе вначале. Я… еврейка!
И зарыдала ещё сильнее. Даже, если он не фашист, всё равно немец! Принадлежит к народу, который уничтожал её народ. Ей теперь не будет прощения ни на земле, ни на небесах.
- О, Бог мой! Что я наделала, что наделала? - хотела кричать на весь мир.
Ганс, словно понимая состояние девушки, только гладил её по плечам.
Вечерело, становилось зябко, потянуло сыростью. Роза не хотела оставаться одна после той душевной и физической близости, которая соединила её с молодым немцем. Спустились с чердака, направились к баракам, решив дальше быть вместе.
-Э-э, оставь нам эту жидовочку, - то ли её узнал, то ли сказал случайно крупный немец в гражданской одежде. Возле него скалили зубы еще двое помельче. Роза сразу же догадалась, что это недобитое отребье из охраны концлагеря. Кто-то из них убежал, кого-то растерзали сами заключенные, а эта тройка спаслась. И вот теперь их, видимо, потянуло на приключение?
Ганс выступил вперед, прикрывая Розу своим телом.
- Оставьте ее! Эта моя девушка, - думал разойтись мирно.
- Сам воспользовался? Теперь наша очередь, - в руке крупного немца блеснул нож.
- Беги, - Ганс толкнул Розу, - я задержу!
- Помогите, помогите, - голос девушки утонул в лагерном сером вечере.
Бежала к другим баракам и просила о помощи, но никто не поспешил к ней. Подобрав какую-то железяку, Роза помчалась обратно, чтобы помочь Гансу. Но он весь в крови лежал без движения…
- А в начале 1946 года родилась я - дочь немца и еврейки, - рассказывает Цыля Вебер. - Никто не любил ни меня, ни маму. Одни нас обзывали жидовками, другие – фашистками.
Маленькая, миловидная женщина смотрит на меня печальными еврейскими глазами.
- Я, конечно, могла поменять имя, фамилию, но тогда бы я предала память матери и отца, которые дали мне жизнь.
- И вы поменяли страну?
- Чтобы всё начать сначала, я приехала в Израиль.
- Здесь легче?
- Легче! Новые люди, да и никому нет дела, кто я? Здесь кого только нет.
- Мама! - в комнату заглянул высокий белобрысый юноша.
- Сын?
- Да! Это мой сын! Ганс, познакомься, - представила мне его Цыля.
Мы подружились. Цыля замуж так и не вышла: жила в Казахстане. «Русские» немцы не хотели жениться на еврейке, а русские и евреи – на немке, так её все называли. И тогда Цыля усыновила мальчика, привезла его из детского дома.
- Была случайность, или Бог всё подстроил, но это был немецкий ребенок и его звали тоже… Ганс.
- Для меня началась новая жизнь, - говорит она, - в этом мальчике словно совместилось два Ганса - прежний и сегодняшний - мой отец и мой сын!
Маленькая, темноволосая женщина и высокий юноша со светлыми волосами провожали меня на лестничной площадке. Мы стали друзьями: мне была интересна история женщины с еврейским именем и немецкой фамилией.
Проходили годы. Как-то мне позвонили.
- Я Ганс, сын Цыли. Помните меня, - услышал по телефону взволнованный голос.
- Как мама?
- Мамы больше нет. Она умерла…
В тот вечер мы долго сидели в опустевшей квартире. Я и молодой немец в форме солдата израильской армии. Пили по-русски, не чокаясь. На стене висел рисунок: двое молодых счастливых людей в лагерных робах на фоне лагерных бараков. А над ними - белые облака.
- Эту картину я нарисовал по воспоминаниям своей мамы. Она с ней никогда не расставалась.
И снова время нас закрутило. Через несколько лет в мой офис вошла молодая женщина.
- Я жена Ганса Вебера. Помните, вы были на нашей свадьбе?
Я, конечно, помнил. Ибо со стороны жениха был только я, да несколько соседей. Зато было много его сослуживцев.
- А где Ганс?
Поднесла платочек к глазам, показала взглядом на небо. Потом успокоившись, сообщила:
- После службы в израильской армии, Ганс остался в части, стал офицером. Друзья называли его бесшабашным немцем. Увидев, что террорист с ножом бросается на солдатку из его роты, бросился вперед, закрыл её своим телом…
- Точно также, как его дедушка в концлагере защитил Розу, - подумалось мне.
А по комнате носился белобрысенький мальчонок - сын бесшабашного немца.
- Има, има, ани роце глида. Има, има, ани роце глида (Мама, мама. Я хочу мороженое)
- Сабра? (уроженец Израиля).
- Да! Он родился в Иерусалиме!
- Эйх корим леха? (как тебя зовут)?
- Ганс Вебер, - ответил трехлетний карапуз.