Мир вам, люди, и счастья немного,
Говорил весь недолгий свой век
Мой земляк и Писатель от Бога
И важнее всего - Человек.
Нам свой Мир он оставил в наследство,
Как святыни, листаю тома -
В них моё прадалёкое детство
И все корни, и почва сама.
Не местечек - столиц уже житель,
Не за бывшей оседлой чертой,
Но такой же, как прежде, семит я
И с такой же еврейской душой.
И теперь мне дороже сокровищ,
Что в Егупце, не помня обид,
В самом центре Шломо Рабинович,
Сквозь пенсне улыбаясь, стоит.
Он стоит, улыбаясь, не хмурясь,
И Земле говорит он "шалом"
Без различия наций. А "цурес"
Прячет в раненном сердце своём.
2
Если мог бы, я бы среди парка
Или в стооконном светлом зале
Шолома-Алейхема и Марка
На одном поставил пьедестале.
Строчки книг его, фантазией Шагала
Озарившись, стали бы единой
Доброго еврейского начала
К миру обращённою картиной.
Мальчик Мотл над крышею моею
На лету играл бы Паганини,
И язык Менахема и Тевье
Вновь звучал бы возрождённый ныне.
Словно в Лету канувшие штетлы,
Холокостом стёртые и новью,
И в освенцимском остывшем пепле
Я любил бы с нежностью и болью.
Я пространство слушал бы и время
Страшного ушедшего столетья,
И яры, заполненные теми,
Чьи мы внуки, правнуки и дети.
В беспределе злобы и разбоя
Всех в меня нацеленных калибров
Именем народа моего я
Шолома-Алейхема бы выбрал!
И теперь, в годину непростую
Я ещё ясней сквозь годы вижу,
Как любил он то же, что люблю я,
Ненавидел то, что ненавижу.
...Если мог я бы среди парка
Или же в огромном светлом зале
Шолома-Алейхема и Марка
На одном поставил пьедестале.