Переводы. АРТЮР РЕМБО. ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ

Переводы. АРТЮР РЕМБО. ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ

Меня уносило течение необозримой реки,
Свободного от команды,
оставшейся на берегу.
Одних краснокожие
в упор перебили стрелки,
Другие живыми достались добычей врагу.

И груз в моём трюме: зерно
и английская пряжа,
Также пришёлся по вкусу
крикливым стрелкам,
И пока дикари плясали вокруг моего экипажа,
Теченье меня повернуло и к устью
я двинулся сам.

Хотя река на камни бросала меня, не жалея,
Однажды ночью глухой, как мозги дикарей,
Из кудрявых протоков своих
и бесчисленных мелей
Отпустила в открытое море
без компаса и якорей.

Грозы меня встречали,
и небо дышало шумно,
И я танцевал на волнах невесом,
как пробковый плот.
Но не забыл, что было,
за десять ночей безлунных,
Когда меня в чрево морское
затягивал водоворот.

Как сладкий сок ананаса,
борта омывали волны,
Смывали с меня блевотину
и рушили такелаж.
И я без руля и киля и пеной
по горло полный
Впитывал, словно губка,
изменяющийся антураж.

И я утонул в Поэме
морского солёного лона,
В зелёной лазури моря
и россыпях синих брызг,
Но не как бочонок с дробью
или утопленник донный, -
Я поднимался к волнам и опускался вниз.

И в медленном этом ритме
чередовались кануны
Безумий, что были крепче,
чем градусы рома в крови,
Была беспомощна лира,
но спускались на волны луны
И в терпком рассоле моря
растворяли горечь любви.

И утро знать не хотело,
где буду бродить я днём,
И закат забывал обо мне, на Западе угасая,
Но с первым же солнечным бликом
в порыве одном,
Морскую гладь разрывая,
взлетала голубиная стая.

И солнце я видел, спускающееся к облакам,
Освещающее косматые фиолетовые буруны,
Похожие на шевелюры
актёров греческих драм,
Ниспадающие на плечи
притворившейся сонной волны.

Зелёная ночь и ослепляющая белизна
Заблудившихся айсбергов
также грезилась мне,
И я целовал соски, поднимающиеся со дна
Вместе с оранжево-синим пением в тишине.

И долгие месяцы, стараясь утихомирить
Зыби, атакующие рифы в строю,
как на поле брани,
Я видел в небе лиловом лик
девы святой Марии,
Над взбесившимся океаном
простирающей длани.

Я видел не только это, знайте, я видел также
Букеты из глаз пантерьих
и кожи цветных людей,
И дуги тугие радуг в небе я видел и даже -
Под горизонтами целующих небо морей.

В бродящих, гнилых болотах
я видел левиафанов,
Жующих без аппетита колючие тростники,
Падение вод я видел и штили среди ураганов,
И бездны, парящие в небе
бездонности вопреки.

Вершины, залитые солнцем,
и перламутровых гуннов,
И с медных небес текущий янтарный,
как мёд, елей,
И змей гигантских я видел
в мелководных лагунах,
И пахнущие духами деревья в объятиях змей.

И память о том, что было в ночи
и в сиянье дня,
О голубых потоках и рыбах,
поющих и золотых,
И гроздьях красных кораллов
сопровождала меня
В моих блужданьях без якоря
и в сновиденьях моих.

А временами мученика,
утомлённого качкой без сна,
Меня успокаивало дыханье
бездонных глубин,
И коленопреклонён, как женщина,
и блажен, как она,
Я был один в целом море
и в целом мире один.

Я не был похож на остров -
корабль со сломанной мачтой,
Но птицы ссорились и стремились
поближе к моим бортам
И от кормы до бушприта их помётом
испачканный
По неверным и зыбким блуждал я
своим путям.

Холодным фосфором к скалам
меня притягивал свет,
И бури в эфир бросали
до самых его высот,
И мой опьяневший
обглоданный морем скелет
Не спас бы уже
даже весь королевский флот.

И я, дырявивший небо,
как потолок сверлом,
Протуберанцами солнца сожжённый
и захваченный сотнями бурь,
Свободный, дымящийся,
не поэтическим ремеслом -
Задубевшей коростой окаймлял
нисходящую с неба лазурь.

И в ультрамариновом свете электрических лун
Я был доской, запряжённой парой
морских коньков,
Когда июль с размаха тупой опускал колун
На небо и на всё,
что под небом рождалось вновь.

И, дрожавший, слышавший стон бегемотов
за тридцать лье,
Вязнущих в течках и неподвижных, как скалы,
Я жалел о Франции от Ла Манша до Монпелье,
Но мне не нужны уже были ни бухты её,
ни причалы.

Я видел созвездия неба и случайные острова,
Всё было доступно мне, ушедшему
в беспредел.
Ответь же мне, Сила, грядущая: - Ты жива
В миллионах огненных птиц
и неугомонных тел?

А может, напрасно я плакал,
и слишком часто и много
Меня удручали звёзды, и солнце, и луны все,
И любовь во всём виновата была,
и ещё - дорога,
По которой когда-то к причалу
спускался я по росе?

И если о водах Европы я вспоминал,
то о лужице,
Когда сумерки благоухают,
и о далёкой звезде
Грустит непослушный ребёнок
и кораблик пускает, и кружится,
И тонет, как бабочка, хрупкий,
он в чёрной холодной воде.

И я не могу, о волны,
заколдованный вашей истомой,
Идти по путям, на которые
торговый зовёт азарт,
В кильватерах медленных барок
и неуклюжих паромов
Под оком плавучих доков
и линий лоцманских карт.

... А может быть,
я корабельный обыкновенный остов,
Неотвратимым временем
взятый на абордаж,
И надо мною река несёт свои воды,
и просто
За пьянку был списан на берег
буйный мой экипаж?