Из книги "Современное израильское изобразительное искусство с русскими корнями".

Аркадий Острицкий

Глоток из кувшина Ревекки

Искусство непредсказуемо, поскольку в его основе лежит вневременное понимание красоты и гармонии. Но в самой природе искусства заложена возможность бесконечного прочтения традиционных сюжетов и изобразительных форм, одушевленных индивидуальностью художника.

ТАЙНА ПРОВИДЕНИЯ

«Ревекка и Элиэзер»

Когда-то Генрих Гейне писал: «История запоминает лишь имена мужчин». А потом добавил: «Женщины творят историю». Библейская история о Ревекке и Элиэзере – одна из таких, хотя до определенного момента я не задумывалась над этим.

Картину Аркадия Острицкого «Ревекка и Элиэзер» я впервые увидела в 2008 году в Тель-Авиве в Музее Танаха на выставке Объединения профессиональных художников Израиля, посвященной 20-летию алии. Она захватила не меня одну. Сразу же после выставки авторская копия «Ревекки и Элиэзера» была заказана художнику Музеем
Танаха для постоянной экспозиции. Репродукция работы была опубликована на первой странице газеты «Вести» («Нон-Стоп») и, конечно же, вошла в каталог выставки

История о Ревекке и Элиэзере – сюжет, предполагающий изобразительное прочтение во все времена. Невольно вспоминаю творения мастеров прошлого, обращавшихся к нему. Гюстав Дорэ. Его Ревекка тонкая, высокая, стройная, с немного вытянутым силуэтом, аккуратной скульптурной головкой. Она наливает воды глубокому старцу, каким изображен Элиэзер. На заднем плане несколько девушек торопливо удаляются
от колодца. По всему видно, путнику особенно и обращаться не к кому. А верблюды находятся так далеко, что трудно вообразить, как столь хрупкая девушка будет носить им воду.

А вот «Ревекка и Элиэзер» Салимено Фидерико (1673). Художник изобразил Элиэзера в одеждах галантного аристократа, а Ревекку – рубенсовской женщиной в одеждах моды того времени. Она стоит на колодце с деревянным ведром, собираясь окатить водой кавалера, посмевшего обратиться к ней с подобной просьбой. Но, предвидя такой поворот дела, кавалер уже предусмотрительно преподносит ей драгоценности...
А верблюды, что где-то там поодаль... впрочем, это уже не суть важно.

«Ревекка и Элиэзер» Аркадия Острицкого сюжетно и стилистически решена иначе. Это историко-мифологическое полотно с развернутыми повествовательными рядами, где каждая строка – из Танаха. Сопряжение романтического и созерцательного настроений. Лирический эпос о красоте, милосердии, тайне провидения, ожидании грезящейся любви и творимом небесами чуде – том самом, о котором просил в своей молитве Элиэзер: «Бог господина моего Авраама, сделай так, чтобы повезло мне нынче... Дай мне знак: пусть та девушка, которой я скажу: “Наклоника твой кувшин, а я попью” и которая ответит мне: “Пей, я и верблюдов твоих напою”, – пусть она-то и будет той, которую Ты, Господи, предназначил рабу Твоему, Исааку, в жены». Не успел он договорить, как в тот же миг подошла к колодцу с кувшином на плече Ревекка, внучка Нахора, брата Авраама. «Пей, господин мой», – сказала девушка и дала Элиэзеру утолить жажду, а потом добавила: «Я и для верблюдов твоих начерпаю воды, пока не напьются вдоволь». И молча следил за ее движениями Элиэзер, пытаясь постичь силу чуда Господня...

На переднем плане картины – эпическая «свита» из четырех величественных верблюдов в богатой царской «сбруе». Их палевые пушистые шеи украшены многоярусными ожерельями из колокольчиков и золотой бахромой. Они рядом с Элиэзером, однако художник распределил свет так, что они в тени.

Сцена решена как жанровая картина. Вышедшие из города девушки и женщины толпятся у колодца. Одна из них энергично подтягивает вверх веревку, поднимая бадью с водой. Вторая уже приготовила свой кувшин. Третья, та, что в белом нарядном платке и в перламутровых девичьих украшениях, стройная, милая, держит на плече наполненный водой двуручный кувшин с изысканным восточным орнаментом – видно, что девушка из знатной семьи. А рядом еще одна – «пышечка» с формами богини. Она тоже в белом шелковом платке, на ней тоже девичьи перламутровые украшения. Она в алом платье царского рода, хотя и с простым кувшином.

Так к какой из них обратиться Элиэзеру? Да так, чтоб другие не осмеяли? Которая из них Ревекка? Посланник Исаака не жалкий старец. Сед бородой, но по виду воин – ладно скроен, с сильными руками, крепкими ногами и глазами свата. Как такому просить девушку, чтоб не только его, но и верблюдов еще напоила? Здесь только на провидение надежда.

И все-таки, кто из них внучка Нахора, брата Авраама? Которая Ревекка? На одной царское платье. У другой царский кувшин. Обе в девичьих перламутровых украшениях. Которая? «Одна потоньше, а другая покрепче, – размышляет Элиэзер, – этой будет легче натаскать воду верблюдам и нести бремя брака. А другой не настал еще черед». И не ошибается, выбирая девушку с формами богини! И красавица в пурпурных одеждах милосердно обращает к нему взор со словами: «Пей! Я и верблюдов твоих напою».

Фигуры Ревекки и Элиэзера светятся. Момент провидения – центральный на полотне художника. Острицкий идет от светотеневого построения композиции. И это наполняет картину цельностью, эмоциональностью.

НЕРАСКОЛОТОСТЬ, КОТОРУЮ НЕ РАСКОЛОТЬ

Портрет

Присмотримся к облику Ревекки, чертам лица, линиям силуэта, запечатленной мягкости движений... Не тот ли это идеал, что наконец обретен художником в процессе долгих, но по своей природе академических поисков на протяжении творческого пути?

Портрет – один из основных жанров Аркадия Острицкого. В разные периоды творчества им были созданы стилистически самые разные портреты – в зависимости от конкретно поставленных задач.

Так, портреты, написанные художником в 1960– 1980-е годы, – реалистические и психологические, но по эмоциональному ощущению тяготеющие к неоромантическому выплеску. В течение многих лет кишиневские работы А. Острицкого не выставлялись и были представлены художником израильскому зрителю только в 2008 году на выставке в муниципальной галерее Бат-Яма «Бэйт-Рибок», посвященной 60-летию образования государства Израиль и в связи с 60-летием самого художника и называвшейся «Краски прошлого». Напомню хотя бы некоторые из этих работ. Цыганский мальчик, большеглазый, с длинной шеей, грустный-грустный. Старая румынка – мать большой семьи. Смуглолицый молдаванин в запылившейся шляпе. В них индивидуальность и обобщенность. За внешним портретным сходством – характеры людей – представителей своего времени, социальной среды, с чертами национальных особенностей. В этой связи уместно привести слова самого А. Острицкого: «Я люблю человека как вид, всегда ищу в нем прекрасное. Ищу и нахожу, потому что красота – моя религия».

Интересно сравнить портреты 1960–1980-х годов с серией женских образов, созданных А. Острицким в 1990–2000-е годы в эстетике салона. Легкие, изящные, летящие, в льющихся прозрачных одеждах, пронизанные солнцем, теплым дыханием ветра, ароматами цветов и духов, словно парящие в пространстве холста, красавицы. Художник писал их так, как когда-то Рафаэль свою Форнарину – сначала обнаженной, а потом – в одежде мадонны. По этому старинному ренессансному рецепту одеты и красавицы А. Острицкого – в стилизованные наряды всех времен, народов и направлений живописи. При этом ни тени навязанных якобы обязательных стандартов. «Природа всё распределяет гармонично, – говорит художник, – у женщины всегда всё уместно, хотя может не быть осиной талии или пышной груди. Для художника порой это лишь добавляет шарма. Женскую красоту нельзя втискивать в прокрустово ложе. Она непредсказуема в своей вариативности». Не случайно А. Острицкий делал копии женских портретов Сезанна, Дега, Ренуара для коллекции копий работ знаменитых художников (Флатто-Шарона).

А вот другая ипостась А. Острицкого – портретиста-психолога. Портреты жены Полины и дочери Сони – одни из лучших у художника. Работы эти были представлены на выставке «Этот прекрасный и разный мир» (Иерусалим, 2007). Портреты до боли родных и близких людей. Вот они-то, как правило, и не хотят позировать, словно «роль себя в портрете» им не нужна по жизни. Как всё раскрыть и не солгать ни себе, ни близким? В разговоре со мной Аркадий нечаянно обронил: «Я написал Полину в платье, в котором она была в день, когда мы с ней познакомились. С тех пор, сколько бы я ни брался писать Полину, мысленно я всегда возвращался к этому платью». Вот так в один день девушка стала женой и Музой. Портрет Полины визуально точен, доброжелателен. В нем столько тепла, нежности и обычного человеческого желания запечатлеть то самое дорогое в жизни, что известно только тебе – в нерасколотости ощущений.

И вот теперь – Ревека – с той самой нерасколотостью в себе, которой хватит на жизнь мужа...

В ОЖИДАНИИ БОЖЕСТВЕННЫХ СЛОВ

Натюрморт

Фиала из черно-дымленой керамики в руке Элиэзера. И льется в нее вода из кувшина Ревекки – льется как источник надежды...

Натюрморт – один из самых ярких жанров в воплощении художника, в чем можно было убедиться на персональной выставке А. Острицкого «Этот прекрасный и разный мир», проходившей в музее «Тальпиот» Объединения профессиональных художников Израиля. Постоянная экспозиция натюрмортов художника находится в Старом Яффо, в галерее русского искусства Baker Street.

Натюрморты А. Острицкого невозможно спутать ни с чьими. Они воистину «острицкие» – с чесноком, красным и желтым перцем и всякими восточными приправами, от которых даже обоняние обостряется! Стилистически выдержанные в рамках добротного реалистического традиционализма, они проработаны с ювелирной достоверностью. Изучайте на здоровье строение пестиков и тычинок, ореховых ядрышек, гранатовых зерен, прописанных тоненькой кисточкой. Но его натюрморты одновременно и декоративны. Художник позволяет зрителю насладиться певучими формами овощей, подчеркивая их прелесть размашистым монометрическим мазком. Оранжевая разрезанная тыква подана в таком ракурсе, что кажется торжественным троном для барона-гурмана из сказки Гауфа, где Карлик-Нос постигал неведомые рецепты кухни.

Несмотря на то, что композиционно натюрморты А. Острицкого не перегружены количеством яств, они, как правило, производят впечатление роскошного праздника вкуса, на котором каждый чувствует себя избранным.

Виртуозное владение натюрмортом как жанром, конечно же, сказалось и в работе «Ревекка и Элиэзер». Достаточно обратить внимание на композицию расставленных у колодца сосудов. Кувшины – большие и маленькие, с тонкими и широкими горлышками, с узким перехватом в «талии». Орнаментированные амфоры различной величины из красной, розовой, желтой, черной глины, с массивными округлыми ручками или прихотливыми ручками-ушками. Пузатые и удлиненные сосуды для вина и воды с оплеткой из ивняка. Фиала из черно-дымленой керамики в руке Элиэзера.

Живописна драпировка тканей и одежд персонажей сцены. Головные уборы – хлопковые мужские платки, опоясанные жгутом, как было принято на Ближнем Востоке. Тонкотканые женские косынки. И отсвечивает перламутром шелковый платок на голове Ревекки.

Все эти любовно прописанные детали, воссозданные художником со знанием гончарной культуры и искусства росписи посуды того времени, свободное владение историей костюма и исторических реалий – всё это вкупе демонстрирует, с каким профессиональным багажом «от натюрморта» художник шел к своей Ревекке.

Притихли медноголосые колокольчики на ошейниках-ожерельях утомленных в пути и жаждущих напиться верблюдов. И лишь ожидание Элиэзером божественных слов, еще не слетевших с уст Ревекки, не знает устали...

ПОД АРКОЙ ФИНИКОВОЙ ПАЛЬМЫ

Пейзаж

Ветки раскидистой финиковой пальмы обнимают своей аркой прекрасную историю об одной из праматерей человечества. Тугие травы, по которым ступает Ревекка, поют песнь женственности каждому бугорку пальцев девушки. Линия полусогнутой, опирающейся на левое бедро руки и свободно опущенная на землю нога Элиэзера почти повторяют рисунок очертаний каменного городища, визуально подчеркивая мужественность героя – не убогого странника, скорее воина по телосложению, хотя он и в мирской одежде. Свесившиеся из-под пальмовых веток финиковые грозди композиционно оказываются между лицами Ревекки и обратившего на нее удивленный взор Элиэзера, подсказывая зрителю, что плод созрел...

И вечер вторит чуду, как настроению, создаваемому золотом полусонных облаков и элементов пейзажа, бережно аккомпанирующих происходящему действу...

А. Острицкий – мастер пейзажа. Но в верности натурным предпочтениям он видит и новые повороты. Эта особенность Острицкого-пейзажиста заявила о себе, еще когда будущий художник учился в Кишиневском художественном училище. Фотографическая точность и настроениесостояние одновременно. Таковы кишиневская церквушка, молдавские деревни... Всё подано с ритмической уравновешенностью, когда мысленно идешь «цвет в цвет», «мазок в мазок» и кажется, что другого пути быть не может. Здесь психологическая и натурная линии сливаются в эстетику художнического представления о мире.

А вот новое эмоциональное пространство – с перспективой видов между реками, когда узкая полоска земли словно сама собой переходит в левобережье Днестра... А потом привольные равнины сменяются живописными холмами и перелесками. Извилистые рукава то глубоко врезаются в скалистые берега, то вьются среди лугов и песчаных отмелей. Пологие склоны словно прогнулись под тяжестью плодоносящих садов и виноградников, длящихся как краткие мелодические повторы, выстраивающиеся в единую эмоциональную волну. Но вот равнины стали «равниннее» и уравновешеннее под урожайными полями, как ладами-красками самой матушкиприроды. Так складывается и льется на холсте лирическая дойна в цвете, пасторальная, берущая за душу. И вдруг – поросшие лесами хребты, непроходимые буки, грабы, дикие груши, яблони, боярышник... Они вырастают в стремительном движении созданной художником песни на холсте. Вот такие они, «Краски прошлого» (Бат-Ям, 2008).

Характерность настроения присуща и акварельным этюдам Острицкого-мариниста, среди которых заметная роль принадлежит морским пейзажам, позднее выросшим в полотна умиротворенной или пробудившейся стихии, искони олицетворяющей сильные человеческие страсти («Этот прекрасный и разный мир», Иерусалим, 2008).

Редкий пленэр в Израиле проходит без участия А. Острицкого (Eyes on Jerusalem, 2008).

На полотне «Ревекка и Элиэзер» пейзаж гармонично переходит в аккомпанирующую часть действа. Пейзажные элементы входят в сознание зрителя ненавязчиво, как «память кисти» всех пейзажей. Они эмоционально наполняют сюжет лирическим раздумьем, становясь подсказкой, инструментовкой, частью таинства художественного бытия...

ХУДОЖНИК – «МЕРА ВСЕХ ВЕЩЕЙ»

Метафорический реализм

Умение вписать исторические римейки (скажем, сандалии времен Элиэзера) в любые времена и пространства – это то, что приходит не сразу.

В «Алисе в стране чудес» Льюиса Кэрролла есть слова: «Если в мире всё бессмысленно, – сказала Алиса, – что мешает выдумать какой-нибудь смысл?». Так почему бы не переиначить эту мысль на свой лад, но так, чтобы живописно в ней поселилась красота и философия как мудрость мира одновременно?

Метафорический реализм – заветная ипостась творчества Аркадия Острицкого. В диалоге с почитателями его таланта на своем персональном сайте художник сформулировал: «В 1990-е годы метафорический реализм стал для меня выразителем главной цели искусства, синтезом несовместимого, глубиной выражения и недосказанностью одновременно. Почему? В метареализме заложена метабола – сплав вневременных перемещений и превращений, загадка, призыв к размышлению. Главное, что в этом нет разлада. Это мировосприятие, в котором утверждается прекрасное и духовное как реальное. Именно в таком сочетании для меня и заключается единственная целительная природа творчества. Когда я художественно открыл для себя метареализм, “покатило” так, что образы рождались словно во сне, обогащаясь по ходу работы. Получался такой живописный сюр, словно ничего другого вокруг и не существует вовсе. Но однажды наступил момент, когда я почувствовал, что сколько бы ни играть с темами – эта всегда пути, пройденные Сальвадором Дали. Тот работал с подкоркой и подсознанием. И на определенном этапе я научился следовать “урокам” Дали. Но потом стало волновать иное: захотелось найти свои эстетические смыслы предмета, спрятать найденную концепцию в метафору – спрятать так, чтобы в самой композиции ничто не сопротивлялось широкому восприятию, чтобы зритель вслед за мной мог прочитать эту метафору и с языка живописи облечь ее в литературный язык. По сути метафорический реализм – разновидность формотворчества, но не такая, как когда-то предложил Малевич, а с учетом современных этапов развития искусства, в данном случае – моего представления о синтезе искусства и философии».

Каков же он – метареализм Острицкого? Это нечто близкое сюрреализму. Но в отличие от сюрреализма, где образы и ассоциации зачастую непроизвольны, где эманация порой вызывалась не смыслом изображаемого, а его внешним воздействием, метареализм А. Острицкого – это стиль «фэнтези», сочетающий яркость, неожиданность цветовых решений современной рекламы с классическими приемами живописного исполнения. Однако по самому механизму творческого мышления в метареализме А. Острицкого заложена литературность, характерная для европейского искусства начала ХХ века, – так, например, молодой Шагал зашифровывал в своих работах идишистские пословицы и поговорки. Художественно-ассоциативный мир А. Острицкого всегда конкретен и носит литературный характер.

«Но выразительные средства в поэзии и в живописи не всегда тождественны, – говорит художник. – К примеру, сравнение “глаза как бирюза“ скорее смотрелись бы в картинах Арчимбальдо, чем в современном метареализме. Но бывает и наоборот. В этой связи не могу не вспомнить картины Владимира Куша. Дон Кихот стоит перед мельницей, у которой вместо лопастей – крылья стрекозы. Живописно – ничего не скажешь. Но, на мой взгляд, учитывая сложившийся стереотип образа, – это метафора, тяжело поддающаяся прочтению. Крылья стрекозы сродни Дон Кихоту. Так зачем же с ними бороться? И зачем Рыцарю печального образа их побеждать? Подобное соединение уводит в сюрреализм, лишая метафору ее сути. Зато в другой картине В. Куша – там, где караван верблюдов проходит сквозь игольное ушко, – литературная и живописная метафоры сливаются и по остроте приближаются к эпиграмме или даже памфлету. Вообще очень люблю В. Куша, много изучал его. Может быть, для того чтобы стать другим и обрести себя самого».

Метафоры Аркадия Острицкого всегда живописны и читаемы нередко за счет скупых консервативных изобразительных средств, в которых оживают очеловеченные композиционные решения. Например, художник вписывает в горный массив водопад, по очертаниям напоминающий купающуюся Саломею с «ниагарой» струящихся волос. Робкая радуга уравновешивает избранную композицию, живописно опоясывая «талию» водопада. Так в картине «Водопад» метафора «водопад твоих волос» прижилась и живописно выглядит более выразительной, чем едва ли не стершийся в слове образ. На таком же приеме строится и работа «Пробуждение Нептуна». Над необозримыми водными далями морская нимфа, распустив волосы, приготовилась прыгнуть в воду. От этого зависит, проснется ли Нептун. Художник строит свою работу таким образом, что на фоне завораживающего, зовущего морского пейзажа первична нимфа, а Нептун – вторичен. Вот почему пробуждение морского владыки зависит от нимфы, ее действия как первотолчка.

Не менее живописно и предельно понятно читаются работы «Дама сердца» (рыцарь времен короля Артура, в сердце которого навек Прекрасная дама), «Пир», романтически возрождающий далекую Элладу, «Ночь-свидетель» – свидетель тайного свидания влюбленных в лодке (художник играет всеми оттенками зеленоватых тонов, создавая ощущение таинственного пространства, когда земля, вода и небо словно неделимы и невозможно отыскать грани их слияния или перехода друг в друга).

Названные работы экспонировались на выставках «День Ангела» (Иерусалим, 2005, январь), «Визитная карточка» (Иерусалим, 2005, май), «Этот прекрасный и разный мир» (Иерусалим, 2007), «Сюрреализм» (Беэр-Шева, 2008, декабрь), «Весенний салон» (Иерусалим, 2009). Их можно увидеть на сайтах: Галерея современного искусства Infopainting.ru; Библиотека современного искусства Artlib.ru; Cjr Fine Arts, USA. Florida; Тарбут.ру; Saatchi Gallery.UK.Online.

И вот «Дорога к Храму» – одна из центральных работ А. Острицкого этого периода – развернутая метафора, читаемая в разных направлениях в зависимости от того, в чьи уста вложена. Так, слепо верующий лишь удлиняет путь в свой Храм, «устилая» его собой. Сотни верующих стоят с согбенными спинами, и не пройти сквозь эту толпу фанатиков до своего Храма – дойдет лишь внутренне свободный человек. Художник предлагает три варианта: Мудрец, способный мыслить без догматов, Король – человек, облаченный политической властью, Шут – герой, всё подвергающий сомнению, способный высмеять то, что непрочно и ложно. Он же – просто Художник в широком смысле слова, любой творческий человек. Храм подан в таком оптическом разрешении, что кажется бело-золотым в сиянии восходящего солнца и открытости перед небесами, – град, чьей духовности вдоволь трем четвертым цивилизованного мира. Этот аналитико-психологический комплекс сопутствует содержательности созданных А. Острицким образов, отражающих его этическое отношение к завещанным человечеству вечным ценностям.

В живописном коде художника присутствует некая остраненность, когда отдельные предметы привычного мира вдруг словно переходят в доминантный план, не теряя при этом лирического звучания. Или наоборот – из эстетского роликасамолюбования становятся ностальгирующим настроением по настоящему. И всё оказывается возможным! Почему? Да потому что в творческом сознании художника остается «Дорога к Храму», который творит сам художник.

Черты метафорического реализма сказались и в росписи колокола «Адам и Ева», представленном художником на выставке колоколов в Ришонле-Ционе в «Гейхал-а-Тарбут» (2008). Колокол был продан с аукциона.

Новым этапом метафорического реализма А. Острицкого можно считать монументальные полотна последних лет, созданные на танахические сюжеты – «Самсон» (опубликована в каталоге Объединения профессиональных художников, 2007) и «Ной» (экспонировалась в 2008 г. на выставке в Музее Танаха в Тель-Авиве, копия с оригинала – жикле – приобретена музеем и находится в центральном зале в постоянной экспозиции).

Разгневался Бог на людей за то, что погрязли в грехе и неверии, и послал Всемирный Потоп. И только старому Ною, единственному праведнику, повелел выстроить Ковчег, вмещающий «каждой твари по паре». И тот постарался на славу. Ковчег Ноя подобен гигантскому кораблю во Вселенной, на котором жестокий хищник с трепетной ланью живут в мире и согласии, живут во имя сохранения будущей жизни. Работа яркая, пронизанная светом и воздухом, с тонко прописанными деталями, заряжает оптимизмом, ощущением могучего эмоционального прорыва, ибо, несмотря на уготованное свыше испытание, в обновленном мире останется лучшее...

Метафорический реализм – серьезный этап в творчестве А. Острицкого, подаривший художнику ощущение себя в эксперименте, научивший свободно развивать мифологические, исторические, библейские и литературные сюжеты, синтетически сопрягая все жанры и стили, работать на грани классицистического, романтического, реалистического и сюрреалистического искусств в их динамическом или медитативном сопряжении. Эта грань сопряжения каждый раз разная, как «художественная мера», закладываемая мастером. Свою «меру всех вещей» художник вложил и в повествование о Ревекке и Элиэзере, и она оказалась столь гармоничной, что включила и «меру» зрителя, воспринимающего танахический мир на полотне цельным и, может быть, эмоционально единственным в тот момент, когда находишься с ним наедине. Не потому ли, что в своем творении художник – «мера всех вещей».

ГЛОТОК ИЗ КУВШИНА РЕВЕККИ

Биография и итоги

Аркадий Острицкий родился в 1948 году в Молдавии, выпускник кишиневского Республиканского художественного училища имени И. Репина. Работал в кино, рекламе, занимался книжной графикой, акварелью, масляной живописью, скульптурой, преподавал.

С 1991 года А. Острицкий живет и работает в Израиле. Член Объединения профессиональных художников Израиля. За эти годы написал сотни картин. Вышли в свет книги с его иллюстрациями. Оформил учебник Танаха для средних школ (Тель-Авив, 1999). С 1995 по 2001 годы преподавал изобразительное искусство в школах,
йешиве «Двир» в Иерусалиме и «Кирьят-Ноар» в Рош-Цурим. Создал около тысячи рисунков к кинофильму режиссера Хаима Калева «Горящий куст терновника» (двухчасовой рисованный фильм без анимации, транслировавшийся в сокращении на первом канале израильского телевидения). Работал артдиректором на киностудии традиционной анимации АРТИМА в Тель-Авиве.

Работы Аркадия Острицкого «Ночь Исхода», «Ревекка и Элиэзер», «Ной» посвящены центральным сюжетам Танаха и входят в серию «Надежды праотцов».

«Ночь Исхода» – самое крупномасштабное полотно цикла – эпическое, развернутое, со своим ритмом повествования и характерами персонажей. В работе более сотни фигур, среди которых около тридцати портретов конкретных людей, ставших живыми типажами для создания танахических образов. Авторская копия этой работы (200 х 130 см) приобретена Музеем Танаха в Тель-Авиве.

«Ревекка и Элиэзер» – полотно, вместившее все ипостаси творчества Аркадия Острицкого. Это романтическое сопряжение динамического и созерцательного настроений. Живописное повествование, рожденное не из ороговевших заготовок, а из художественной композиции, самого распределения света, когда старая как мир легенда обретает жизнь в ярких и сочных красках. Эмоциональный свет, исходящий от Ревекки, настолько силен, что нет на полотне детали, на которой не ощущалось бы его воздействия. Эта волна переходит от предмета к предмету, постепенно затухая или переходя в тень. Но если проделать этот же путь в обратном направлении, Ревекка с кувшином по-прежнему сияет, и это наполняет жизнь радостью созидания.

Таково искусство Аркадия Острицкого – цельное, независимо от избранного стиля, эстетически ясное, художественно уравновешенное и рациональное, воплощающее вневременной архетип прекрасного в жизнь...

Кумранские рукописи донесли до нас скупой портрет Ревекки: «...девица хороша видом и кувшин на плече ее». Что ж, «женщины творят историю», но «история запоминает лишь имена мужчин». Легенда становится реальностью, а жизнь легендой, если воду из кувшина испил художник...