Из книги-альбома Галины Подольской "Виктор Бриндач".

Причастность
Марк Шагал в Малаховке

Когда я открываю утром глаза, мне хочется увидеть мир более совершенный, мир любви и дружественности…

(Цит. по : Шагал М. Ангел над крышами. М.: Современник, 1989. - С. 5.)

Работа Виктора Бриндача «Марк Шагал в Малаховке» родилась не случайно. Сам факт биографической причастности Марка Шагала к местечку Подмосковья и то, что сам Виктор Бриндач в конце 1980-х и в 1990-е годы жил в Подмосковье и не раз бывал в Малаховке, стал отправной точкой при создании полотна «Марк Шагал в Малаховке».

По характеру дарования Бриндачу близки темы, связанные с семьею и воспитанием детей, в которых помимо профессиональной стороны с наибольшей естественностью проявляются его человеческие качества. Перед отъездом в Израиль часть своих работ Виктор передал воскресенскому детскому дому, во дворе которого и ныне стоит выполненная им скульптура «Воскресенский пастушок».

Колония для беспризорников «Третий Интернационал»

Но вернемся к теме. Малаховка — давнее еврейское местечко, возникшее в результате событий, связанных в связи с отменой черты оседлости. Ну, а потом уже каждая еврейская беда исторически сопровождалась волной переселения евреев в Подмосковье. Так со временем Малаховка и превратилась в «неофициальную столицу Еврейского автономного района Московской области», хранившую исконные традиции (1). Не случайно в 1920-е гг. здесь бывал шестой Любавичский Ребе. «Не будь хедеров, не было бы Израиля», - поговаривали раввины. Вот Малаховка и продолжала быть тем местом, где так и существовали нелегальные хедеры, ешива, подпольный молельный дом, еврейское кладбище. А сколько беженцев из голодной Украины обрело здесь приют... (В 1932 году еврейская община построила деревянную синагогу площадью в 80 квадратных метров, но синагога национализирована, а раввин арестован. Однако евреи продолжали молиться тайно, а диаспора росла. Сразу после войны общине вернули синагогу, но в 1959 году она была сожжена и восстановлена лишь в 1970-е годы.

С приходом Советской власти в Малаховке открылось 18 трудовых колоний для беспризоников. Одна из них, названная Третий Интернационал», – была еврейской. Школа-колония держалась на самофинансировании и частичной поддержке от американцев. Во всяком случае, посол США посещал Малаховку и фотографировался с благодарными колонистами. Требовались преподаватели, знающие идиш.

Нарком просвещения А.В. Луначарский, ценивший Шагала со времен его первой выставки в Германии, знавший его по работе в должности уполномоченного Коллегии по делам искусства в Витебской губернии и ГОСЕТу, теперь предложил ему место преподавателя рисования и еврейской литературы в школе-интернате. Так два года жизни Шагала (1920-1922 гг.) с семьею оказались связанными с детской трудовой колонией, само нахождение в которой напоминало о родном Витебске, точнее, о себе в детстве.

Позже в «Моей жизни» Шагал напишет проникновенные строки о колонии «Третий Интернационал» в Малаховке: «Там жили несчастные дети, сироты. Всех их недавно подобрали на улицах – забитые, напуганные погромами, ослепленные сверканьем ножей, которыми резали их родителей, свистом пуль, предсмертными воплями и мольбами их папы и мамы. У них на глазах выдирали бороду отцу, насиловали сестру, а потом вспарывали ей живот…
Вот он, эти дети.
Они вели хозяйство, готовили пищу, выпекали хлеб, пилили и рубили дрова, сами шили, стирали и штопали свою жалкую одежонку.
Подражая взрослым, они сидели на совещаниях, критиковали друг друга и своих педагогов, вставали и, счастливо улыбаясь, пели «Интернационал». Но глаза их не улыбались.

Я учил их живописи, я их любил. Они с такой жадностью набрасывались на краски – как зверь на мясо. Одетые кое-как и во что попало, многие босиком, они приветствовали меня, стараясь перекричать один другого: «Здрасьте, товарищ Шагал!» Помню мальчика, жил он в каком-то непрестанном бреду творчества: сочинял музыку, слагал стихи, рисовал. Помню другого, тот хладнокровно, как инженер, конструировал свои картины. Иные предпочитали абстракцию и сближались, сами того, конечно, не ведая, с живописью Чимабуэ, с мозаикой соборного витража… Где вы сегодня, дорогие мои?» (2).
Они в молодости, что пролетела. Они в памяти о жизни в Малаховке, мгновения которой переплавились не в Чимабуэ – в свой изумляющий образный строй.»

Мизансцена хасидского Рая

Работа Бриндача «Марк Шагал в Малаховке» – картина, сотканная из прообразов современников Марка Шагала. Ее прототипы – конкретные исторические лица. Независимо от реальных взаимоотношений друг с другом здесь они вместе на сотворенном, точнее, «срежиссированном» Бриндачем полотне. Они – герои мыслимой художником мизансцены из спектакля на подмостках малаховского Летнего театра, на которой выступали не только Шаляпин, но в бытность Шагала в Малаховке – Соломон Михоэлс и Биньямин Зускин. Приобщая искусство к народу и народ к искусству, в Летний театр наверняка приводили и колонистов. То, что революционные спектакли пропагандировали идеи Октября, это понятно, но была от них и настоящая польза: развлекая, они воспитывали ощущение параллельного пространства в искусстве, раздвигали художественное сознание зрителя, учили мечтать...

Итак, войдем в картину Бриндача и присмотримся к ее персонажам. Здесь нет голодающих детей. Мир восхитителен и светел. В нем творит художник и созидает мир вокруг себя – мир, не умещающийся в раму. Он бесконечен, как вольные вангоговские просторы, которые молодой художник хотел постичь, выходя из сокровищницы Лувра... Это то, что запомнили его глаза цвета апухтинского василька...

Вот она, зелень травы с розовым клевером и трогательной белой козочкой. Вот он, тихий пруд с кувшинками и лилиями, и лодкой, ожидающей своих попутчиков. Мальчики – в праздничных еврейских нарядах. Дочурка - четырехлетняя Ида – в матроске. Слышен мотив флейтиста... хасидский, а, может быть, Глюк, или бесконечно любимый Моцарт? Здесь мир открыт и добр, как «Здрасьте, товарищ Шагал!» - с пробуждающейся весною...

Почему? Здесь нет оловянных голодных глаз. Здесь нет косовороток. Здесь Шагал не обстриженный, а с копной вьющихся волос. Здесь его любовь «сидит» на раме. И он вновь пишет ее – свою прекрасную Беллу-мадонну – «Беллу в белом воротнике» ( 1917 г., другое название картины «Белла с белым воротничком»).

Не колония для беспризорников, а просто идиллия. Чем продиктовано такое решение художника? Бриндач идет от настроения, характерного для эмоционального строя Шагала, емко выраженного в словах: «Когда я открываю утром глаза, мне хочется увидеть мир более совершенный, мир любви и дружественности, и уже одно это способно сделать мой день прекрасным и достойным бытия» (3).
Картина Бриндача – картина-самочувствие, передающая волну любви и дружественности в мире между людьми. Предпочтительный тон полотна – зеленый, цвет обновления, созвучный весеннему цветоощущению творца парящих влюбленных.

Интересно суждение о работе Бриндача «Марк Шагал в Малаховке» искусствоведа доктора Златы Зарецкой, автора публикаций о театральных работах Шагала в Еврейском камерном театре А. Грановского: «Художник (В.Бриндач) изобразил скрытую реальность еврейского штетла – ту, которую всегда провидел Шагал, тоскуя о ней в своих скитаниях вдали от Витебска… Это мир, полный света, покоя, красоты, безусловный, независимый, полнокровный и самодостаточный в каждой мелочи быта. И выписаны они художником с такой фотографической тщательностью, с такой силой сопричастности чувствам Шагала, что превращают это полотно в иудейскую философскую визуалию о Божьем Рае на Земле, о жилище Творца в нижних мирах, которые он изначально создал. Эту идею, впервые упомянутую в мидраже Танхума, развил как ведущую в хасидизме Адмор Ха Закен - автор «Тании». «Каждый, кто принадлежит к Израилю, должен радоваться радостью Бога, который наслаждается своей квартирой в нижнем мире», - утверждал Альтер Рэбе.

Виктор Бриндач впервые изобразил сквозь призму Шагала не еврейский быт – но Бытие, тот иудейский общечеловеческий идеал, к которому, как к утерянной вере, стремится сейчас все человечество». (4)

Вот вам и хасидский Рай… Мир в искусстве непредсказуем, если Божественной чудо-квартирой может стать трудовая колония для беспризорников.

Групповой портрет утопического социализма

На многофигурном полотне «Марк Шагал в Малаховке» изображено почти четыре десятка действующих лиц. Понятно, что по закону жанра часть из них «статисты», создающие общее визуальное настроение, но немало конкретных современников Шагала - очевидцев эпохи государственных переворотов и революций. Размышляя о своем времени и себе, Шагал замечал по этому поводу: «Революция всколыхнула меня всей силой, овладевающей личностью, отдельным человеком, его существом, перехлестывая через грани воображения и врываясь в интимнейший мир образов, которые сами становятся частью революции» (5). И еще: «Русская революция внесла во все новые, совершенно иные тона. Великий переворот грянул вдруг, неожиданно, он был поднят тем всенародным духом, в сравнении с которым так незначительны деяния одного» (6).

Персонажи на картине «Марк Шагал в Малаховке» - реальные лица, в чью жизнь ворвалась эпоха перемен, породившая стремление к утопическому переустройству мира.

Слева на полотне – Соломон Михоэлс - лицедей новой эры еврейского театра. Шагал не просто знал великого актера по ГОСЕТу, но и гримировал его. Человек-легенда еврейского театра… В мизансцене на холсте он изображен в роли героя из спектакля «Мазл тов» по Шолом-Алейхему. В его мешке - еврейское счастье, и биение здорового пульса – в характере. Глядя на рисующего Шагала, он словно говорит: «Ай, да, Шагал! Какое коленце откинул! И будет весь мир говорить о парне из Витебска!»

Известно, что долгие годы Шагала угнетало чувство отчужденности в искусстве. Он ценил людей непохожих и способных личностно преодолеть стену отчуждения. Таковым был великий Лир современности. Шагал вспоминает о том, как эти «стену отчуждения пробил актер Михоэлс, такой же изголодавшийся, как и я. Он часто подходил ко мне – глаза навыкате, крутой лоб, волосы дыбом, приплюснутый нос, пухлые губы – впечатляющее зрелище. Он ловит мою мысль раньше, чем я ее выскажу, и всем своим угловатым телом пытается уловить суть. Никогда его не забуду. Он смотрел, как я работаю, просил разрешения взять домой эскизы – чтобы как следует вникнуть в образ, привыкнуть к нему, прочувствовать. И однажды радостно заявил: "Знаете, я изучил ваши рисунки и все понял. Я полностью изменил трактовку образа. Теперь все смотрят на меня и не могут понять, в чем дело» (7). На полотне Бриндача Михоэлс уставился на рисующего Шагала, словно на лету пытаясь уловить мгновение его кисти…

Чуть выше - в малаховской мизансцене – другой артист ГОСЕТа – Биньямин Зускин. У березки, с узелком на палке, мягкий, лиричный, романтичный, он словно в образе своего героя из книжки Менделе Мохера Сфорима.

На переднем плане в нижней части картины слева изображен поэт Ури Цви Гринберг, в будущем страстный сионист, один из самых последовательных деятелей в проведении кибуцного Израиля. Он в фиолетовой рубашке и в шляпе от Маяковского - присел на бревно (как ни вспомнить здесь ильичовский субботник). Портрет Ури Цви Гринберга выполнен Бриндачем по одной из самых известных фотографий поэта. Опершись на правую руку, Ури Цви Гринберг задумчиво смотрит на зрителя, но словно в своих размышлениях, скажем, о кибуце в новом еврейском государстве...

Выше него, за столиком, - актриса Клара Юнг, Эстер Маркиш, жена Ури Цви Гринберга, сестра Переца Маркиша. Чуть выше – сам Перец Маркиш, в то время автор пьес для ГОСЕТа, («Пир», «Семья Овадис», «Кол Нидре» и др.) – будущий руководитель Еврейской сеции Союза писателей СССР, кавалер ордена Ленина, член Еврейского антифашистского комитета. С ним рядом - писатель-коммунист Мойше Надир, посетивший советскую колонию в 1926 году во время приезда из США.

На дальнем плане - директор школы Барух Шварцман – проводит собрание с юными колонистами. Все они сидят за столом. Это благодаря заботам Баруха Шварцмана в Малаховке Шагалу на душе спокойно – не то, что на поприще уполномоченного по делам искусств в Витебске...

В 1922 году московский журнал "Шторм", издававшийся на идиш, обратился к Шагалу с просьбой написать статью о будущем еврейской культуры при социализме. Приведем некоторые примеры из этого текста, написанного Шагалом в Малаховке: «Еще совсем недавно в еврейских творческих кругах шли жаркие споры о так называемом еврейском искусстве. И вот в результате всего этого шума и гама обнаружилась группа еврейских художников. Среди них Марк Шагал <…> Начиная с эпохи Возрождения национальные искусства постепенно приходят в упадок. Границы размываются. Вперед выступают художники – отдельные личности, граждане той или иной страны, рожденные здесь или там ( благословенен родной мой Витебск!), и без помощи хорошего регистратора или даже паспортиста ( по еврейской части) определить «национальность» всех художников уже не удастся.
И все-таки мне кажется: если бы я не был евреем (в том смысле, какой я вкладываю в это слово) я бы не был художником – или стал бы совсем другим художником. И где же туту новость? Лично я прекрасно знаю, на что способна эта маленькая нация <…> Пожелала – и дала Маркса и социализм. Может ли такое быть, чтобы она не показала миру немного искусства? Непременно покажет! Убейте меня, если нет!» (8)

Сказанное Шагалом имеет непосредственное отношение к атмосфере, воссозданной Бриндачем на картине «Марк Шагал в Малаховке», поскольку все наиболее яркие личности того времени на картине – рядом, как на сцене малаховского театра. Люди будущего, личности яркие, бескомпромиссные романтики-социалисты, убежденные в переустройстве и мира и возможности созидания еврейской культуры в нем.

Многое произойдет в этом мире. Страстные стихи Ури Цви Гринберга, проза Переца Маркиша и рисунки Шагала пересекутся на страницах авангардистского идиш-журнала "Халястрэ" ("Ватага" или "Бандиты"). Этот период будет недолгим, но поможет каждому из них стать собою в первые годы эмиграции. Кто-то станет убежденным сионистом и посвятит себя государству Израиль. Кто-то останется в Стране Советов и сгинет в застенках НКВД, некоторых оправдают посмертно... Кто-то направит свой талант на то, чтобы Россия победила коричневую чуму. По-разному сложатся их судьбы. Но у Бриндача они еще мечтатели-социалисты, хотя за плечами многих - мировая война, погромы, перевороты, революции, убежденные, что лишь в созидательном труде – благо.
Они – люди круга Шагала. Они духовно близки друг другу, но каждый в своем амплуа и при своем деле. Такова суть содержательной наполненности группового портрета. Другие персонажи на полотне – образы собирательные, важные в композиционном плане. Трудно сказать, были ли у них конкретные прототипы. Но даже те портреты-образы, на которых мы остановились, дают насыщенное представление о потенциале культуры на идиш в первой трети 20 века в Советской России.

Большие надежды и утраченные возможности


Картина Бриндача «Марк Шагал в Малаховке» - по характеру светлая, идеалистическая, добрая, наполненная «миром любви и дружественности», освещенным присутствием Шагала.
Подобно режиссеру, живописец создает мизансценическое полотно по мотивам биографии Шагала периода Советской России. Групповой портрет утопического социализма составлен из портретов современников Шагала с сохранением эмоциональной индивидуальности каждого персонажа. Работа, воплощающая такого рода сюжет, не имеет аналогов в истории станковой живописи.
Между тем сам принцип «срежиссированной картины» восходит к семейным и групповым портретам золотого века голландцев, полотнам, фиксирующим знаковые исторические и культурные события в жизни общества. В русском изобразительном искусстве в этой связи особое место занимают групповые портреты И.Е.Репина. В эпоху соцреалистического искусства, точнее сталинского ампира, создавались многофигурные работы с использованием портретов политических деятелей. Один из хрестоматийно известных авторов подобных полотен - волжанин П. И. Котов – ученик Н.И.Фешина, Ф.А.Рубо, Н.С.Самокиша. Не последнюю роль на развитие этого направления в живописи оказала работа «Гимнасты СССР» Д. Д. Жилинского.

Работа Бриндача «Марк Шагал в Малаховке» представляет изобразительный «кадр» эпохи возрождения еврейского национального самосознания в литературе и искусстве. Права д-р Злата Зарецкая, утверждая, что в этой связи «национальное видение художника эстетически универсально» (9), а самобытность манеры исполнения не имеет аналогов в ряду произведений этого жанра.
Так, отталкиваясь от биографического факта из жизни Шагала, связанного с пребыванием художника в Малаховке, Бриндач создает картину-утопию о больших надеждах и потерянных возможностях развития еврейской культуры в Советской России.

Примечания

1 Лурье А. Марк Шагал в Малаховке – Наше Наследие, № 99 2011: http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/9923.php .
2 Шагал М. Из кн. «Моя жизнь» (Фрагменты. Пер. Л. Беринского). – В кн.: Шагал М. Ангел над крышами. М.: Современник, 1989. – С. 113.
3 Шагал М. Ангел над крышами. Стихи. Проза. Статьи. Выступления. Письма. М.: Современник, 1989. - С. 5.
4 Зарецкая З. Несколько суждений о картине Виктора Бриндача «Марк Шагал в Малаховке»: http://galinapodolsky.com/zareckaya-zlata-neskolko-suzhdenij-o-kartine-viktora-brindacha-mark-shagal-v-malaxovke/.
5 Шагал М. Миссия художника (Пер. Л. Беринского). – В кн.: Шагал М. Ангел над крышами. М.: Современник, 1989. – С. 151.
6 Там же. – С. 150.
7 Шагал М. Как я работал в Еврейском камерном театре. – В кн.: Шагал М. Об искусстве и культуре (Под ред. Б. Харшава, пер. Н.Усовой). – М.: Текст: Книжники, 2009. - С. 68.
8 Шагал М. О еврейском искусстве – Листки/ – В кн.: Шагал М. Об искусстве и культуре (Под ред. Б. Харшава, пер. Н.Усовой). – М.: Текст: Книжники, 2009. - С.72-76.
9 Зарецкая З. Несколько суждений о картине Виктора Бриндача «Марк Шагал в Малаховке»: http://galinapodolsky.com/zareckaya-zlata-neskolko-suzhdenij-o-kartine-viktora-brindacha-mark-shagal-v-malaxovke/ .