Янкель по мнению соседей был богачом: на самом въезде в местечко он поставил большой дом. В первой его половине - прихожая, кухня. Во второй - зал, спальни. Все сделано добротно, по-хозяйски.
Янкель - человек с руками, кузнец еврейского колхоза. Он самый незаменимый в местечке: знает себе цену. Утром, как разгорячит горн, так до самого вечера пылает в нём пламя. То нужно бороны подправить, то плуги закрепить, то коней подковать. Стучит себе молотом по наковальне и напевает:
И пашут евреи, и сеют,
Но, кто в это поверит?
И так с утра до вечера: и пашут, и сеют. Но кто в это поверит? А сегодня отпросился с работы пораньше: есть причина. У старшенькой Рахели день рождения. Знает, что жена Соня приготовит праздничный ужин, обязательно испечёт пирог с яблоками. Но подарок нужно купить?
Какой? Туфли! Какая девушка в 16 лет не мечтает о них? Но куда в них выйти? От местечка до города непролазная грязь. Что толку в этих туфлях? На полочке держать, да пыль с них вытирать?
- Купи ты своей имениннице резиновые сапожки. В наш сельмаг сегодня привезли. Сам видел: глянцевые, внутри красная обшивка. Королевские сапожки, - посоветовал Арон, его подручный.
- Не зря я тебя взял в кузницу, молодец! - похвалил его Янкель.
С новыми сапожками вошёл дом. Сразу заметил, как у Рахельки от радости засветились глаза.
- Папа, это мне!
- Тебе, моя девочка! Тебе!
- Мы тоже хотим сапожки, - защебетали восьмилетняя Сара и десятилетняя Хана.
- Вам ещё рано! Походите пока в старой обуви. Не невесты, как Рахелька.
… А через полгода началась война: Янкель ушел на фронт. На Соню навалилась вся забота о дочерях. На старшую хищно посматривали местные лоботрясы Степан и Федор, выносили из дома, что вздумается, да ещё грозили.
Соня надеялась, что вернутся наши. Ведь газеты так трещали про непобедимость Красной Армии
В ноябре, когда первым ледком покрылись лужицы, в местечко въехало несколько грузовых машин. Из легковушки вышел офицер - такой важный, в блестящих сапогах.
- Евреи, мы вас переселяем в другое место. Будете под защитой немецкой армии. Ни один мужик не сможет вас больше обидеть!
И ему можно верить, если полицейские сразу же стали грубо подгонять людей к машинам? Рахель метнулась к матери, та отбросила её в сторону:
- Беги! Спасайся!
- Нет! Я не оставлю тебя с детьми!
Машины заурчали моторами и поехали к платформе, к которой были подведены какие-то провода. Людей стали пинками выбрасывать из машин. Когда все собрались на платформе, офицер поднял руку вверх: дал команду включить высокое напряжение.
…Рахель лежала в яме под грудой неживых тел.
- Где мама, сестры?
Болело все тело, разламывали руки, ноги, кружилась голова. Кое-как выползла из траншеи, поплелась в сторону леса. Горло пересохло, рядом ни колодца, ни речки - только поле, заросшее кукурузой. Шла по нему сколько могла, раздвигая тяжелые стебли, и от бессилия рухнула на землю.
Очнулась от легкого прикосновения. Вздрогнула. Возле неё стоял дедок - в лаптях, домотканой одежде.
- Кастусь я, из суседней вески. А ты хто?
- Я, я, - и заплакала, не зная, что сказать? Правду? Отведет к немцам. Придумать что-то?
- Девонька ты моя. Ужо здагадауся. Яурэйка? Ведаю, што сёння вас усих пабили токам на платформе. Так дешавей и кули не патрэбны. Як жа ты выратавалася? А-а, разумею, - скользнул взглядом по резиновым сапогам девушки. - Боты, гумавыя цябе выратавали. Пойдем, пойдем са мной.
Рахели было уже всё равно: только бы не оставаться одной в этом сером поле.
…Прошли не годы - десятилетия. Рахель, или как её звали на хуторе Рая, осталась жива. Лесная усадьба в Западной Беларуси не привлекала много внимания. После войны девушка перебралась в Польшу, а оттуда – в Израиль. Всё время она хотела вернуться назад и поблагодарить своего спасителя, но как-то не складывалось. Вначале нужно было устроить жизнь в новой стране, потом вырастить детей, позже помочь с внуками. Только где-то к семидесяти годам вздохнула свободнее.
- Я еду в Беларусь! Кто со мной, - объявила в семье.
Вызвались сопровождать дочери Сара и Хана, названные в честь погибших сестер и внучки Николь и Сарит.
…Машина остановилась возле домика, который был ярко освещен, а на крыльце гостей ожидало целое семейство.
- Я Настя, дочь Кастуся, а это его две внучки: Мария и Алена. Отец много раз рассказывал о вас, хотел увидеть.
- Когда мы расставались после освобождения Беларуси, я обещала ему , что вернусь.
- Как же я тебя узнаю? Ты вырастешь, будешь совсем другая, - спрашивал ваш отец.
- А я одену резиновые сапожки! –по ним и узнаете, - ответила тогда ему.
Назавтра Рахель отправилась искать платформу, на которой уничтожили всех евреев её местечка. Это было непросто - прошло много лет. Наконец, она вспомнила дорогу, по которой их везли на казнь.
Полуразрушенная бетонная площадка, заросшая травой, оказалась на самом конце города. Почти ничего здесь не изменилось: рядом большой холм, под густым дёрном - её родные, все жители местечка.
Рахель долго думала об этой встрече, представляла её и не могла поверить, что она может произойти. Боялась, что не хватит сил всё увидеть. Но на удивление себе - ни слезинки.
- Поехали, - вдруг она скомандовала водителю.
- Има (мама), ты же так хотела сюда приехать? И сразу же уезжать обратно?
- Поехали, поехали! У нас очень много дел, - решительно крутнув головой, она поспешила к машине.
- Вы хотите поставить обелиск? Мы не против, но за свой счет, - сообщили в местном райисполкоме.
Рахель понимала, что времени у неё осталось мало, и она хотела успеть.
Торопила проектантов, звонила в Беларусь, по её поручению несколько раз туда ездили дочери.
Наконец наступил момент открытия монумента, белое покрывало взметнулось вверх - и Рахель, ее дети и внуки увидели пустую бетонную платформу, «падающие» с неё фигуры людей, и на краю - пару резиновых сапожек…