Сборник верлибров "Семнадцать ступеней"

* * *
И спелые колосья
пшеничного поля вдалеке,
и старые качели
за ветхой оградой,
и глухой рык собаки
во мраке конуры,
и даже гудок тепловоза,
доносящийся из-за перелеска, –
всего лишь свет
воспоминаний о детстве.

* * *
Когда тебе шесть с половиной,
позолоченная солдатская пуговка,
неизвестно кем позабытая на краю трюмо,
на два взмаха ресниц дороже
взгляда в окно.

* * *
Каждые четверть часа
отрываюсь от чтения старых рукописей,
любуюсь капелью весны за окном
и старым голубем,
танцующим перед своей
избранницей.

* * *
Спешу к тебе шагами
семимильными,
тороплюсь – ежемгновенно,
но безнадежно – опаздываю.

* * *
…И вот уже небо не кажется
хрустальным куполом,
и молодость мнится
полузабытой беспечностью,
а младший сын…
заканчивает морское училище.

Настроение
Ночью
все горы – будто близнецы...
Читая наизусть Псалтирь,
поди разберись –
которая из них Синай.

* * *
Полна соблазнов
и разочарований,
мнимых и явных:
потерь, побед,
ошибок, милостей,
многоточий, вдохновений,
пристрастий, клятв,
друзей, талантов
и прочей мишуры –
доро’га
от лишь миросозерцания
до всё-таки
миролюбия.

* * *
Давняя знакомая
пригласила на мелодекламацию
чужих сонетов –
никогда не догадался бы,
что это мой бенефис.

* * *
Восемьдесят
фотоснимков в час –
такова
средняя скорость
перемещения
дизайнера бюро
допечатной подготовки
из точки А в точку С,
минуя точку В,
Богом забытого
провинциального городка.

* * *
Прости, что я не
министр чего-нибудь там,
что никогда
не стремился стать
придворным миннезингером;

и даже Четьи Минеи
прочитал
лишь единожды за минувший век.

* * *
Ещё пахнет спелыми вишнями,
ещё полон тайнописи событий,
ещё вдохновенно мил
и неостановимо болтлив –
только что прожитый миг.

* * *
Чего-то не хватало мне
с раннего утра:
не то воодушевления
в борьбе с липким сном,
не то стакана воды –
непременно без газа
и без
сахара –
запить снотворное.
Мучился днём...
И лишь вечерние сумерки
внесли ясность:
самостоятельно
из летаргии
не выйти!

* * *
Когда у тебя для Неба
не остаётся
ни молитв,
ни благодарностей,
радуйся: ты – необыкновенный.

* * *
Редкое хайку обходится
без упоминания о пионе...

* * *
Я тянул и тянул
в небо ладони,
и капли дождя –
падали,
падали…
Циклон.

* * *
Дочитывая страницу
холостяцкой жизни,
как водится,
пригласил приятелей
на мальчишник.

Круша кручину
виновника торжества,
вспоминали былое,
крякая от удовольствия,
пили крюшон.

/Лучший крюшон,
замечу по случаю,
подают именно здесь,
в таверне «Фиорд»,
где хозяином
с недавних пор – старый грек./

Блистало всё:
тапёр-волшебник,
темпераментные танцовщицы,
раззадорившиеся товарищи,
лампы, увенчанные светом,
будто протуберанцами –
Солнце...

а я всё думал о будущем:
в какие тенёта
угораздило на этот раз?

* * *
Случайными снами –
измеряю жизнь,
стихами – отсчитываю годы,
друзьями – благословляю дни,
молчанием – освящаю мгновения.

* * *
Воздушные банты
девочек
и хмурые улыбки мальчиков.
Астры – белые,
красные, розовые…
Первое сентября.

* * *
Очарованный стихами Ду Фу,
оставлю всезнайкам
споры о пользе и неуместности
созерцания снов
и поспешу на рассвете
заблудиться в дюнах.

* * *
У самых уголков глаз –
там, где прежде
любили таиться слёзы –
всего лишь две родинки
напоминают о любви.

* * *
Мальчишкой
взбирался я на вершину
пирамидального тополя,
смотрел на запад,
поражённый красотой Синегорья…

А не всё ли равно –
в который час
закончилось детство?

* * *
Мой бедный шмель,
какая, должно быть, мука
до заката кружить над пустоцветом
у куста жимолости?

* * *
Не горчит во рту,
лишь покалывает язык –
стебелёк суховатый
тимофеевки луговой.

* * *
День и ночь правил перья –
высохли чернила.

Восемь раз пробовал
дозвониться в далёкий город –
только треск помех в эфире.

Что ж, отправлю любимой
воздушный поцелуй...

* * *
Самое гиблое место –
в сердце старого болота.

В сумерки
остерегайся
одиноких прогулок
по заброшенной гати.

* * *
Провожая закат,
вздрагиваю
при внезапном звоне
телефона.
Апостериори –
друзья позовут
на пирушку,
на которой не окажется
апельсинового сока.

* * *
По дороге,
вымощенной битым кирпичом,
ты пришла ко мне
в июле.

Этот край земли
только наш.

* * *
И королёк,
и коринка –
не сладки для тебя.

Горьки –
только зёрна
кофейные.

* * *
Басистый гром
в мою ворвался полночь.

Эй, кто-нибудь!
Возьмите
сладкие сны –
отдам
за бесценок!

* * *
И пусть гурман
разобьёт винотеку свою,
если дуб дебелый
покроется зеленью
в феврале…

* * *
Король ненастья –
дождь июльский!
Сомневаться в этом
не устанет,
наверное,
только деист.

* * *
Приезжай!
Научу калькировать
французские сказки.
Будем вместе смеяться
над наивностью
галлов.

* * *
Хотелось кушать –
украл у торговца
лепёшку.

Молох – стыд.

* * *
Только с юга на север:
и величественность
Сихотэ-Алиня,
и размеренность
мелеющей год от года
Уссури,
и...
мятежность помыслов моих.

Зов сердца.

Двойственность нелепицы
Носила пенсне очень старая лошадь –
та, у которой было два сердца, –
бьющихся поочерёдно: утром и вечером,
носила второй год, несмотря на то,
что давно ослепла на оба глаза...

* * *
Надысь любил –
опаздывать, сомневаться,
очаровываться, вздыхать обречённо...

Вчера отдумал своевольничать,
но –
несть конца
несуразицам.

* * *
Проснувшись утром
от пения любимой птахи,
не вздумай отпустить её на волю:
ведь целый мир для неё – тюрьма,
а клетка в спальне твоей – дом.

* * *
– Как зовут вас?
– Солнечное утро.
– Но почему –
без восклицательного знака?

* * *
Слово за слово –
договорились
о встрече
у дебаркадера –
в ночь,
когда зацветает
папоротник.

* * *
К сожалению,
ещё встречаются собеседники,
к которым равно невозможно
обращение на «ты» или на «вы».

Избегая неуважительной
интонации,
спасения ищу в инфинитивных
предложениях.
В этом я – дока.

* * *
И рассвет миновал,
и сакура отцвела,
и даже ИГРИВЫЕ облака
скрылись за горизонтом.

Так по какому случаю
кобеднешний костюм?

* * *
Сегодня –
смотрю в твои глаза,
очарованный,
слушаю твой наивный
лепет.

Завтра –
нам предстоит
заменить два притяжательных
местоимения – мой и твой
на единственное – наш.

* * *
Для мухи
невеликое искусство –
летать жужжа.

Но как
остаться равнодушной
к цветению
медоносных трав на лугу?

* * *
Покидая дом
более чем на сутки,
всегда беру с собой
бритвенный несессер –
вдруг
предстоит заночевать
у незнакомки…

* * *
На прощание
ты подарила мне
салфетку с ришелье.

Больше не за что
любить рукоделие.

* * *
К сожалению,
даже три
полностью заполненные
карточки лото
не в силах усмирить
ревущий
над Японским морем
циклон.

* * *
– До чего же он чудак, –
говорят о моём приятеле
и давние знакомые,
и вовсе случайные
прохожие, –
уже седые виски носит,
но так и не научился
отличать отару овец
от кучевых облаков,
рассевшихся
на западном склоне
Сихотэ-Алиня.

* * *
«Отныне Всевышний по утрам
не сможет прятать здесь
луну и звёзды», –

бормотал безумец,
засыпая колодец песком.

* * *
То ли две свечи,
то ли три –
растаяли,
отчаявшись спасти
кладовую от мрака –
в тот вечер,
когда серая мышь
унесла в свою норку
последнее зёрнышко риса.

* * *
«У нас родится ребёнок!» –
получил я открытку
и обрадовался.

Но горько заплакал,
увидев в самом уголке
карточки фамилию адресата –
одинокого соседа
из квартиры напротив.

* * *
Мой приятель из Японии,
решивший изучать
историю России,
удивлялся:
«Зачем русские
совершили революцию,
убили своего царя,
разорили село,
а позже объявили,
что для молодого
советского государства
спасение в НЭПе?»

Похлопал я по плечу
своего приятеля
и горько вздохнул,
не найдя ответа.

* * *
Писать стихи –
непосильный для непосвящённых
труд, подчас – каторжный.

Пишу!

И над каждой строчкой
размышляю: кто же я –
каторжник или
всё-таки каторжанин?

* * *
Мне подарили блокнот…
Но хватит ли в нём
клеточек, чтобы вместить
мою благодарность
дарителю?

* * *
Друзья пригласили
в кафешантан.
Весёлый вечер
пролетел незаметно…

Только и запомнил я –
блондинку, смеющуюся
большей частью не к месту,
и горький привкус
во рту
от бокала рецины.

* * *
В полночь
встречаю полнолуние:
семнадцать ступеней
преодолев,
усаживаюсь за столик
в старой беседке
на вершине холма.

* * *
Пусть лучшим афоризмом
станет жизнь твоя…

* * *
Кто скажет,
в какой зависимости
находятся случайность
седых волосков
на загривке семилетней кошки
и количество пойманных ею
мышей?

* * *
На облаках,
в облаках,
по облакам –

лечу,
витаю,
гадаю.

Наивный!

* * *
Друзья!
Отряхивайте ноги,
прежде чем переступить
через порог
бедности.

* * *
За тщетностью грёз
отмени ожидания –
жёлтые лилии,
сорванные июльским утром,
дважды не дарил я никому.

* * *
В каком храме
станет искать Покаяние
и найдёт Прощение
учитель высшей
квалификационной категории
с четвертьвековым
педагогическим стажем,
за восемь минут
до большой перемены
вспомнивший,
что двенадцать зим
не видел собственного сына
от первого брака?

* * *
У приоткрытого окна
танцуют шторы –
ветер...
Впору и мне пуститься
в пляс –
у друга из Ниигаты
родилась дочь.

Радуясь,
сойду с ума,
но отправлю
поздравительную телеграмму.

* * *
Семена одуванчика,
летящие в неизвестном направлении
по воле ветра,
не больше моего
знают
о Таинстве Прощания.

* * *
Сидя на стульчике,
смастерённом
без единого гвоздика
моим прадедом
пятьдесят три года назад,
прищуриваюсь,
разглядывая луну.

И пускай грянет
рассвет –
ни за что
не отведу взгляда
первым.

* * *
Всё
вызнал
о соседке:

она
со студенческих пор
не вызывает врача на дом –
здорова;

она не выкраивает
времени на развлечения,
вечерами уткнувшись
в книгу;

она никогда не вымещает
злобу
на домашних –
добра и одинока…

И прочие, прочие «не…» –
вымышленные и всамделишные,
вынужденные и
непринуждённые –
будто лампионы
зажигаются
с приходом сумерек
моей соседки.

* * *
Проснувшись глубокой ночью
от протяжной песни
припозднившегося выпивохи,
бредущего незнамо куда по улице,
невольно задумываюсь
о протоисторическом прошлом
человека.

* * *
Любя сына верного,
заколоть
лучшего барана
ради вернувшегося
блудного –

не в этом ли
безгранично ограниченная
и одновременно
ограниченно безграничная
дуальность Вселенной?

* * *
Изба на отшибе селения…
В отшельнике
узнаю брата,
покинувшего отчий дом
тайком –
четверть века назад.

Охая, сгребаю в охапку –
не возражает.

* * *
Не на самом ли пороге
опустошённости
перезрелый арбуз?

Любя
Сойдёмся – мороз по коже,
разойдёмся – на расстояние
выстрела.

* * *
Ни жужжащая напористость,
ни количество тонких волосков
на брюшке,
ни уникальная
стреловидность крыла
слишком молодой
и слишком беспечной
мухи –
ничто, ничто
не ПОВЕРГНЕТ в умиление
голодного паука.

* * *
Напишу лучший стих –
слишком свободный,
чтобы претендовать
на большее.

В детском саду
Удивляются воспитатели,
удивляются нянечки,
в недоумении
музыкальный руководитель,
и даже заведующая
дошкольным учреждением
вопросительно выгнула бровь:

ну как же так? –
ребёнку круглых пять лет,
а он до сих пор не знает
адреса, по которому проживает
совместно с родителями!

И невдомёк
всему
педагогическому коллективу
МДОУ № 26 «Радуга»,

что мальчик Вова,
его папа и мама,
старшая сестра,
а также котёнок –
лишь позавчера
переехали
в трёхкомнатную квартиру
недавно построенной
многоэтажки.

* * *
Перемещаясь по неровной
поверхности планеты Земля,
каждый из нас
волен решить для себя:
идёт ли он по неровной
поверхности планеты Земля
или просто наступает на чьи-то следы.

* * *
Поссорившиеся
державнейшие
Подлежащее и Сказуемое,
забыв об интересах других
членов предложения,
разогнали парламентское
большинство Согласования
и доверили управление Предложением
Дикой Инверсии.

* * *
Июльским вечером
в дверь постучали:

– Вам верлибр из Польши!

– Телеграмма? –
поспешил я поправить
почтальона.
(А ведь это был он!)

– Никак нет! – отозвались из-за двери, –
в послании
мной не обнаружено
ни одной
(даже случайной) запятой,

ни единой пухлощёкой точки.
Откройте двери! Распишитесь!
Вам из Польши – верлибр!

Капля дождя
– Зачем эта красивая
темноглазая женщина,
живущая в мансарде
старого дома,
поймала меня в ладонь,
ведь я могла,
отзвенев гулким эхом,
превратиться в пузырь
на поверхности лужи?

* * *
Не резон –
шляться по юбилеям,
отбивая ладони,
хлопать бенефициантам,
едва не выпадая
из мрака бельэтажа
на головы
сидящих в партере –
слишком горек привкус
у бенедиктина разочарований.

* * *
Бугай-брюнет,
болеющий бугорчаткой,
бросил брошюру,
бурча, бряцает бубном;

бугристый бублик
берёт бережно.

Болезненная беспомощность.

* * *
Первый же миг
нашего знакомства
навсегда останется
для меня неразрешимой загадкой:
ты ли взмахнула ресницами,
Млечный ли Путь
пролился звездопадом
сквозь нечаянную ночь?

Парадокс
Войдя усталым гостем
в чужую гостиную,
вижу –
на столе, справа от
вязаной салфетки –
мокрый округлый след,
оставленный,
скорее всего,
майоликовой
цветочной вазой.

Видимо, я шёл
слишком долго –
терпение хозяев иссякло,
и они выбросили
увядший букет
в распахнутое на ночь окно.

Кто спрятал вазу?

* * *
Третий час
удивляюсь настойчивости
собеседников:
слева –
непонятно-по-какой-надобности –
дождь надоедливый
стучит по отливу окна,
справа –
доставшиеся от бабушки
ходики,
мирно и мерно постукивая,
насмехаются
над непогодой.

* * *
– Ну сколько можно,
Господин Дождь,
лить слёзы в наши глаза? –
возмутились
три
широкие
лужи
и отказали
небесным каплям
в выдаче пузырей.

* * *
– Милый, скорее
отправляйся
в дальнее плавание,
отважно двигайся
навстречу штормам
и волнам,
преодолей разлуку,
штиль, неверие в себя,
скарлатину,
сквернословие боцмана,
панику в отсутствие
земли на горизонте,
преодолей...

Отправляйся, милый,
в путь немедленно,
делай что угодно и
каким угодно образом,
но привези мне
на закате лета
хотя бы одиннадцать
фотоснимков
аленького цветочка!

– Да, любимая,
немедленно...
Вот только просохнет
парус.

* * *
Двенадцать строк
умещается в мимолётном взгляде,
скользящем
от орфографического словаря
до полуночи.

* * *
А вчера младший сын
спросил: «Скажи, папа,
меняется ли вкус
колодезной воды
в зависимости
от глубины погружения
ведра в скважину?»

* * *
Как принято,
всё самое лучшее – детям:
и никем не остановимые слёзы
у входа в магазин «Детский мир»
по поводу некупленной игрушки,
и восхищённое
порхание
ресниц
при виде сдвоенных
задних колёс крутолобого
рейсового автобуса «ПАЗ»,
уже почти увозящего
пятилетнего карапуза,
его папу и маму
в деревню
к бабушке Акулине.

* * *
Даже выйдя на пенсию,
носил галифе
и фуражку железнодорожника
дедушка Порфирий.

К приезду внуков
придумывал
добрые сказки,
выращивал
наливные яблоки,
мастерил игрушки...

* * *
Закат ронял своё тепло
в ладони мостовых и тротуаров.

Дрожало бабочки крыло
доверчиво наивной.

В тридцатых числах октября...

Проверенное средство
Когда ваш любимый
двухгодовалый племянник,
по неясным для вас причинам,
изо всех сил сжав кулачки
во время прогулки,
станет привлекать
внимание прохожих
пульсирующим плачем,
обнимите малыша
и, указывая на небо,
скажите ему:
«Смотри – луна!».