Из книги "Современное израильское изобразительное искусство с русскими корнями".

Виктор Бриндач

СЫН ЗАПОВЕДИ

В «Песни моря», спетой евреям на Обетованном берегу сказано: «И дыханьем гнева Твоего взгромоздились воды, и встали они, как стена жидкости, и застыли бездны в сердце моря».

Что это? Гипербола? Поэтическое преувеличение? Нет! Так Всевышний вмешивается в нашу жизнь, творя чудесное. Всю ночь сильный восточный ветер передвигал воду. Вот и образовалась средь моря суша, а вода разбилась надвое. Таково Чудо – событие, происходящее именно тогда, когда это нужно. Ощущение этого Чуда и запечатлел Виктор Бриндач на полотне «Выход из Египта». Словно в голливудском спецэффекте, в одночасье вспенилась бескрайняя стихия и застыла гигантскими противоестественными водяными стенами, меж которых вывел Моше свою многочисленную семью из Египта. Художник представил выходящих не мучениками, изможденными бременем пути, а людьми с просветленными лицами, воодушевленными ниспосланным Чудом, в белых праздничных облачениях – под стать белопенным гребням расступившихся волн.

24 сентября 2007 года в Иерусалиме, в Музее «Тальпиот» Объединения профессиональных художников Израиля (Дов Грюнер, 17), при поддержке Совета по культуре и искусству «Пайс», состоялось открытие выставки работ художника из Тель-Авива Виктора Бриндача «Дорога к Храму» (1995–2007 гг.). Еврейское вчера и сегодня – в живописи и скульптуре.

Поучения

Экспозиция посвящена разным аспектам иудаики – от общественного понимания проблемы этногенеза, иудаизма и его истоков, традиций, быта евреев до национальной самоидентификации. Всё графически отточено, живописно, стилистически романтизировано, нередко ориентировано на школу старых мастеров, порой овеяно фантазийным сюром с неожиданным вторжением современных политических фигур, портреты которых словно сами собой вплетаются в иносказательные аллегории или символикоиллюстративные размышления художника. При этом в каждом отдельном случае интересно читать или угадывать пути поиска художником эстетических решений, словно сквозь врата стилистических воспоминаний развития изобразительного искусства.

Об изысках каллиграфии еврейского алфавита напоминает работа «Лайла», посвященная
букве «ламед». По Каббале, «ламед» обозначает принцип духовного авторитета и баланса всех вещей в манифестированном мире. Возвышаясь над остальными буквами из центра алфавита, величественная «ламед» символизирует Царя, Верховного Владыку. Вот почему у точки основания буквы – спящая львица, а на каллиграфической параллели, фантазийно разделяющей земной и космический миры, прилег мудрец, размышляющий над тайнами Вселенной.

Согласно еврейским устоям поведения человека во все периоды жизни начиная с детства, зрелость – это способность нести ответственность за свои поступки. Не случайно само понятие «бар-мицва» дословно толкуется как «сын Заповедей». В фигуративной композиции Бриндача «Бар-мицва» запечатлен этот час Завета для будущего мужа. «Сын Заповедей» читает в синагоге недельную главу Шаббата. По всему видно, что мальчик волнуется. Наверняка в течение многих недель он вызубривал текст, который лишь теперь стал для него эманацией духа. Таково художественное благословение на Тору.

Религиозный и национальный аспекты традиций нашли свое отражение и на полотне «Афикоман». Участники пасхального ритуала внемлют словам Агады из уст старейшего, сидя за столом с церемониальной трапезой. «Седер» есть «седер»: маца, марор, четыре бокала вина, чаша Элиягу, афикоман...

Стилистически противоположна одна из последних работ В. Бриндача – «Ташлиах над ТельАвивом» (2007). Когда всплывает ночью облако белой шалью, авгур предсказывает погоду, болезнь, победу, стихийное бедствие... В танахической традиции светлое небо обозначает присутствие Бога. Облака – как воздух для страждущего. Парение белых облаков ассоциируется с духовным совершенством. Они неожиданно выступают в сюрреалистическом единстве с другими элементами пространства, рождая ощущение того, что ты находишься в измерении знакомого мира, но подлинного только на небесах – над облаками, по которым и ступают евреи на полотне Бриндача. Только молитва об этой белой мечте читается на земле, над которой сгрудились кровавые тучи...

Здесь же, в рамках одной экспозиции, на полотнах «Амалеки» и «Леваки» представлены ипостаси сюра современного бытия. Многофигурные композиции обнажают политические и эмоциональные ситуации, трагедию мировоззренческой беспомощности, переходящей в неприятие евреев евреями!

Страницам истории европейского еврейства посвящены работы «Воспоминание», «Молящиеся женщины», «Композиция в синагоге».

Нельзя не обратить внимания на работу «Еврейская музыкальная семья», выполненную в манере, перекликающейся с европейской традицией семейных портретов.

К Храму

С 1964 года В. Бриндач неоднократно посещает Чехию: работает в Пльзене, Кладно, Праге. Выполняет там ряд скульптур и живописных работ, посвященных медицинскому факультету Пражского университета (в частности, скульптурные портреты профессора Ярослава Слипки, доктора Власты Каллаловой). В 1980-е годы об этом писала чешская пресса.

Одна из самых удивительных картин В. Бриндача – «Пльзеньская синагога».

Большая пльзеньская синагога – вторая по величине в Европе и третья во всем мире. Но она дана на заднем плане – среди запорошенных снегом деревьев. Работа решена как жанровая картинка, поданная художником в таком оптическом разрешении светового спектра, что краснокирпичное здание кажется бело-сияющим, но не от солнца, а от снега, как открытости перед небесами, символизирующей открытость человека, вышедшего из святилища. На переднем плане перед синагогой – обширная площадь, заваленная снежными сугробами. Свет и радость, радость и свет искрятся в глазах играющих в снежки ребятишек. Пушистые снежинки дрожат на меховой шапке религиозного еврея... На этом аналитикопсихологическом приеме, передающем состояние человека, вышедшего из храма, и построена изобразительность созданных В. Бриндачем образов. В них читается этическое отношение художника к завещанным человечеству вечным
ценностям – как дороге к Храму и очищению при выходе из него, когда мир и за стенами Храма сияет еще ярче от света в душе.

В отличие от эмоционально отстраненных, прописанных до мелочей, идеалистически ритуальных работ, «Пльзеньская синагога» – картина очень живая, нестатичная, неискусственная, подкупает человечностью, душевным теплом и каким-то особым ощущением славянства, которое столь неистребимо живет в каждом мыслящем по-русски человеке как подсознание о снежной зиме.

Опыт

Виктор Бриндач, выходец их Харькова, – художник широкого профессионального диапазона. О его мастерстве напоминают мозаики в Одессе и Хабаровске, монументальная композиция «Герой» (2,5 м) в Нижнем Новгороде, витражи в Тайшете. Радуют глаз работы «Воскресенский петушок» (кованая медь, 2 м, Московская обл.), «Олени» (кованая медь, Иркутск), скульптурные композиции «Обнаженная с дельфинами» (Одесса, Санжейка), «Подарок» (Тамбовская обл.).

С мая 1993 г. Бриндач – в Израиле, проживает в Тель-Авиве. Член Объединения профессиональных художников Израиля, Ассоциации тельавивских художников. В 1994 г. одиннадцать его работ маслом были переданы Джойнтом в Музей современного еврейского искусства в Москве. Этому посвящена развернутая статья А. Рапопорта на страницах журнала «Искусство» (1994. № 1. С. 62–63).

Среди персональных выставок в Иерусалиме и Тель-Авиве наиболее значительной стала
выставка в Музее Танаха (Тель-Авив). Бриндач – участник международных выставок (в частности, в Аргентине).

Круг проблем, затрагиваемых художником в настоящее время, не похож на тот, что определял его творчество, по которому В. Бриндач был известен в СССР, выставляясь в Центральном доме художника в Москве, в Манеже, на Кузнецком мосту.
Экспозиция «Дорога к Храму» в музее «Тальпиот» Объединения профессиональных художников Израиля запечатлела отношение художника к современным политическим событиям. На пути к новому Храму Виктором Бриндачем было многое пережито и художественно переосмыслено. Но этот путь привел его к своей Заповеди.

Еврейская азбука
В Мидраше живописцА

Если мир выцвел и сносился до дыр, то искусство дает нам возможность поступить так, как делали еврейские портные – перелицевать пальто, чтобы стало как новое. В каком-то смысле выставка «Буквы еврейского алфавита» Виктора Бриндача, готовящаяся к открытию в Музее Танаха в Тель-Авиве, – новый вариант того самого пальто, по сравнению с предыдущими исканиями художника в этой области.

Все культуры мира опираются на символическое значение букв. Художественное осмысление еврейского алфавита для Виктора Бриндача – одна из заветных тем иудаики. Достаточно напомнить, что в 1990-е годы художник уже создал цикл «Букв еврейского алфавита», включающий 22 картины.

Предание гласит о том, что алфавит поведан евреям ангелами как язык небесного и мистического символизма. Сам Всевышний открыл Адаму в Раю искусство письма и составления цифровых соответствий слов. Каббала приписывает каждой из 22 букв мистическую и магическую силу, связь с планетарным миром. Однако, как в картах Таро, понимание законов их космического бытия в данном случае имеет смысл лишь как прообраз земных реалий.

Сложившаяся традиция еврейского алфавита делит все буквы на три основные группы. Первая – «матери»: Алеф, Мэм, Шин, которыми представлены три космогонические стихии – Воздух, Вода и Огонь.

Вторую группу образуют семь двойных букв: Бет, Гимель, Далет, Каф, Пей, Рейш, Тав. Все они связаны с метафизическими и астральными толкованиями, соответствуют определенным планетам, географическим направлениям света (север, юг, восток, запад) и астрономическим измерениям (верх, низ, центр).

Третью группу составляют 12 простых букв, соответствующих знакам Зодиака.

Именно так был выполнен первый вариант «Букв еврейского алфавита», созданный в 1990-е годы.

Однако некоторое время спустя В. Бриндач вновь обращается к изыскам еврейской каллиграфии. В этой связи наиболее примечательно его полотно «Лайла», посвященное букве Ламед. По Каббале, Ламед – принцип духовного авторитета и равновесия вещей в манифестированном мире, аллегория власти (спящая львица у основания буквы). Но Ламед – это и мудрость, которую обретает лишь тот, кто всегда учится (лильмод). Вот почему на одном из изгибов буквы прилег мудрец, постигающий священные руны мироздания, расположившись на каллиграфической параллели, разделяющей земной и космический миры.

Иначе задумана представленная на выставке новая серия работ. Буквенный символизм Бриндача подобен живописному мидрашу, созданному художником из несчетного количества смыслов-аллюзий, вдохновленных образноэстетическим пространством иудаики, когда каждый из смыслов интересен внутри конкретной буквы и не отменяет реальности. В данном случае для художника важны не астральные и каббалистические смыслы символики древнего алфавита, важно запоминание буквы в азбуке, ее аналитико-ассоциативное восприятие.

Ассоциативно-фонетические ключи к буквам

«Буквы еврейского алфавита», экспонируемые на выставке, – по сути азбука, когда буква узнается по каллиграфическому изображению и запоминается по фонетическому звучанию. Этому способствует найденный художником номинальный предмет, превращающийся в художественный образ средствами фигуративной живописи. Например, образы-аналоги некоторых букв – представители животного мира земли, неба и воды. Связанные со стихиями, они не перегружены символикой Таро, а даны как ассоциативные ключи к буквам.

Алеф – арье (лев). Он ступает по верхнему краю Алеф, как в величественной мистерии огня, солнца и мощи, открываемой алфавитом каждому, пытающемуся постичь его.

Далет – дагим (рыбы). Стихия воды, над которой витает дух Божий. В Книге Иова сказано: «Объяли меня воды для души моей, морскою травою была увита голова моя». Водные глубины – символ всего неизведанного и непонятного. В морском мидраше Бриндача дельфины отталкиваются хвостами, как от трамплина, от верхней перекладины Далет. Они устремляются к таинственному трилистнику глубинных рыб, как к загадочной преграде, пересечь которую – значит пройти сквозь мир иллюзий.

Нун – нешер – орел под лучами солнца, подобными огню рождающему, метафоре рождения Яхве. Вот почему орел обретает дополнительную мощь и силу, становясь двуглавым, символизируя священный источник чести и власти.

Пе – пара (корова). Божественная кормилица, она питает своим молоком всё живое. И мир вокруг расцветает.

Самех – сус (лошадь). Мальчик мечтает о живой лошадке. Он видит ее везде: в крылатом коне облака, в порыве ветра, несущегося табуном. Он без умолку рассказывает об этом мальчишкам, не склонным верить в чудо. Но однажды небесный конь становится земным. И маленький мечтатель торжественно седлает свою мечту. Композиционно художник помещает мальчика на коне внутрь буквы Самех, подчеркивая эмоциональное состояние ребенка – ощущение счастья и радости – симха.

А рядом уже творится еще одна светлая агада – о светлых оленях и оленятах: Цади – цви (олень).

Традиции, дополняющие эстетику каллиграфии

Другая часть картин-букв, представленных в экспозиции, создана в русле романтизированной иудаики. Это жанровые картинки, построенные на эстетизированном осмыслении истоков, истории, традиций евреев, утверждении национальной и религиозной самоидентификации. К примеру, Бэт – бар-мицва. В «Поучениях отцов» сказано: «В пять лет начинают учить Писание, в десять – Мишну, тринадцать лет – это возраст соблюдения заповедей» (5: 21). Человек может быть физически взрослым, а эмоционально – нет, и наоборот. Еврейская традиция определяет зрелость как способность нести ответственность за свои поступки. Не случайно само понятие «бар-мицва» дословно толкуется как «сын Заповедей». В фигуративной композиции В. Бриндача «Бар-мицва» запечатлен этот час Завета для будущего мужа. Мальчик читает в синагоге недельную главу Шаббата. Волнуется. Наверняка в течение многих недель он вызубривал текст, который лишь теперь стал для него эманацией духа. Таково художественное благословение на Тору.

Гимел – галут. Расступились волны – гальгалим. В «Песни моря», спетой евреями на Обетованном берегу, сказано: «И дыханьем гнева твоего взгромоздились воды, и встали они как стена жидкости, и застыли бездны в сердце моря». Торжественно ступают вышедшие из Египта евреи. Они в белых праздничных облачениях, под стать белопенным гребням расступившихся волн, и со своей книгой книг – Танахом (Тав – Танах).
И звучит на исходе субботы молитва (Хей – хавдала). И Раби (Рейш) помогает обрести себя оступившемуся. И человек ищет мира в себе и вокруг, как благословения небес (Шин – шалом, шамаим).

А вот праздничная суета – приготовления к помолвке. Каф – клулот (помолвка). Старики всё продолжают спорить: Вав – вакханут (страсть к спорам и дискуссиям). Но какими бы ни были эти споры, все правоверные иудеи внемлют слову Божию, собираясь за столом семейной трапезы (Мем – маамин – верующий и верящий).

Хочу напомнить о том, что жанровый фигуратив – область, в которой Виктор Бриндач успешно творит уже многие годы. Некоторые разработанные им композиции и образы стали его авторскими римейками, по которым художник узнаваем зрителем. «Еврейский алфавит» пронизан этими римейками, органично вплетающимися в пластику каллиграфии букв. В первую очередь речь идет об образе старого еврея с внуком. Возможно, в какой-то период творчества это было даже автобиографичным. Но, переходя из работы в работу, эти двое, бредущие по миру, стали в изобразительном искусстве Бриндача символом амбивалентного единения душ, персонификации
мудрости и наивной простоты, прошлого и будущего, наконец, преображения старости невинностью дитя, дающего силы и волю к жизни.
И хотя реальный внук давно вырос, в живописи он всегда герой-ребенок, ведущий своего деда по облакам.

Цикл В. Бриндача «Еврейский алфавит» выдержан в эмоционально светлом колорите.
Бело-голубые талиты (Тет – талит). Они плывут облаками в небе. Стелются холмами на земле. Волнами-талесами вздымаются на море.

И народ Израиля (Аин – ам) в талитах – и есть тот святой народ, чьей молитвой жив Ирушалаим (Йуд – Иерусалим).

Так талит в цикле Бриндача становится той эстетико-живописной деталью, которая ассоциируется с духовным совершенством иудаизма, создавая впечатление присутствия Бога, даровавшего евреям священные буквы.

При этом композиционно каждое полотно построено таким образом, что сама каллиграфия, графическое изображение буквы, в свою очередь, диктует эстетико-художественные смыслы.

Путь исканий к новому циклу, проделанный Виктором Бриндачем, неоднозначен. Его толкование знаков отличается от традиционного в иудаизме. Но он художественно вмещает в себя еврейский мир и принципы, лежащие в основе восприятия еврейского алфавита. Такова застывшая на холсте речь художника – удивительный мидраш живописца, в котором дед с внуком плавно входят в Хануку...