Голос Якова 6

Ведущий Арье Юдасин

Море и судьба

Херсонес – это место, где пересеклись море, история и степь. Удивительное место. И новая его история нескучная. Русские цари заселяли, «колонизировали» херсонские степи в 19-м веке евреями. И земли осваивали, и скученный новоприобретённый люд прорежали, и за скобкой надежду лелеяли: ассимиляция. Что ж, довольно успешно – из маленького здешнего хуторка вышел Лев Троцкий. Но кто вперёд так далеко заглядывает?
И – возникли в Крыму интернациональные города. Одесса, Херсон... Был даже случай, когда херсонский губернатор ходатайствовал о назначение городским головой еврея - да бдительные петербургские власти не попустили.
Не только евреями степи освоивали, конечно. В небольшом городе Херсон живёт полсотни национальностей. Живут, в целом, довольно дружно.
Думаю, Херсон, вместе с Баку, был одним из немногих центров настоящего российского и советского «интернационализма». Скажем, когда в начале 20-г века по Российской империи прокатилась волна еврейских погромов, Одесса страшным погромом отметилась – более 500 убитых! А Херсон – один еврей умер после погрома в больнице, войска бандюг разогнали, убив пятерых погромщиков. Когда в 41-м нацисты захватили Херсон, две трети евреев успели уйти, эвакуироваться. Едва ли это было возможно без поддержки местных властей и жителей. Из оставшихся, а также из трудяг окрестных еврейских колхозов, выжили единицы.
Но всё это преамбула. И даже прямо к теме не относящаяся. Разве что как фон, стиль декораций. Сегодня я хочу представить вам прекрасную русскую, австралийскую, херсонесскую (далее - везде) поэтессу Наталью Крофтс. Крови у неё на ¾ русские, с белорусско-украинскими присадками. И, как полагается росско-украинскому, особливо херсонесскому интеллигенту, еврейских друзей у неё немерянно. По всем долам и взгорьям, где она так любит путешествовать. Во и мы заочно закорешались. Очень уж я кохаю людей, кто не только терпит, а даже ищет себе умную критику!
Как её стихи попали в «Голос Якова»? Объясню. Голосом Якова, голосом бескомпромисного поиска правды и глубины говорят отнюдь не только евреи Торы. Он, этот голос, естественнен для всякого нормального человека. И дай Б-г, скоро он будет звучать из всех городов и весей!
А стихи Наташи созданы на таком «натянутом нерве» искреннего чувства, настолько несоизмеримы с любой фальшью, настолько ей хочется силою слова найти правду в душе и в мире... В общем, вы меня уже поняли. И в сём контексте для меня совершенно безразлично, крестится, полумесятится или, скажем, магендовидится её героиня. Да и море, любимый образ её стихотворений – область интернациональная. Пусть Наташа лучше говорит сама – у неё это здорово получается.

Наталья Крофтс

Очень трудно писать послание, не зная адресата. Чувство такое, будто «бросаешь в море бутылку». Правда, нетрудно догадаться, что зашедший на эту страницу, скорее всего, интересуется русской литературой. И, наверное, это – самое главное родство. «Родство по слову», как сказал Александр Моисеевич Городницкий:

Неторопливо истина простая
В реке времён нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю,
Родство по слову создаёт народ.

Это послание – моему народу, какая бы кровь ни текла в ваших жилах. Мой народ – это люди, любящие прекрасное, ценящие музыку и богатство русского языка, и пытающиеся сохранить это богатство, в какую часть света не забросила бы вас судьба. И хочется верить, что кто-то, распечатав эту «бутылку из моря» с моими стихами, найдёт в ней что-то для себя.

НАД ПЛЕСОМ…

Выйдешь на берег – неслышно, как тень, молчаливо.
Станешь молиться отчаянно, истово, вслух.
Снова кругом половодья – и снова разливы
Будут безбожно терзать беззащитный мой дух.

Двух не бывает смертей? – Всюду смерти и войны.
Глух – говорят – к вопиющему пастырь небес.
Бес – говорят – он попутает, будьте покойны!
…Берег. Рассвет. И над плёсом колышется лес…

МОНОЛОГ НАДГРОБНОГО АНГЕЛА

Это было весной. Я от сонма друзей светлокрылых
Отделился и глянул на землю сквозь пух облаков.
И я был очарован красой этой пышной и силой
Начинающих жизни деревьев, цветов и веков.

И я ринулся вниз. Сердце билось от ветра и счастья.
Я увижу людей! Этот миф и чарующий край!
Я их буду хранить, научу их молиться в ненастья.
Я смогу им помочь обрести их утраченный рай.
Я спустился на землю. И грязью забрызгали крылья,
Не заметив меня – все толкались, угрюмы и злы.
Я их души сзывал, я своё ненавидел бессилье.
Я пытался построить дворцы из гнилья и золы.

Я – простите! – устал. Я ушёл от шумихи постылой.
Я ходил по кладбищу – не помню, рыдал или пел.
Я спустился на землю. Я ангел в бездушной пустыне.
Я от горя застыл, белый снег меня в саван одел.

"НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ" или "О ГЕНАХ"

Знать – судьба. Не уйти. Губы с дрожью прошепчут: "Осанна!"
Но темнеет лицо. И беда понесётся вразнос.
Волокут. Кровь – на белом снегу. Крики ужаса. Бой барабанный.
"Нам бы крови да слёз, молодцы, нам бы крови да слёз!"

Видно, это в крови. Видно, кровь нам – небесная манна.
Что-то тихо? Вставай! Сочинить ли со скуки донос?
Кто наврал, что у нас благодать, мол, нужна, и желанна?
Нам бы крови да слёз, молодцы, нам бы крови да слёз!

И уютно живя у лазурных дверей океана
В жилах чую метель, да пургу, да ядрёный мороз.
Бунты. Кровь. Топоры. Да на рельсы опустится Анна.
"Нам бы крови да слёз, – я шепчу. – Нам бы крови да слёз".

Второй ковчег

По паре — каждой твари. А мою,
мою-то пару — да к другому Ною
погнали на ковчег. И я здесь ною,
визжу, да вою, да крылами бью…
Ведь как же так?! Смотрите — всех по паре,
милуются вокруг другие твари,
а я гляжу — нелепо, как в кошмаре —
на пристани, у пирса, на краю
стоит она. Одна. И пароход
штурмует разномастнейший народ —
вокруг толпятся звери, птицы, люди.
…Мы верили, что выживем, что будем
бродить в лугах, не знающих косы,
гулять у моря, что родится сын...
Но вот, меня — сюда, её — туда.
Потоп. Спасайтесь, звери, — кто как может.
Вода. Кругом вода. И сушу гложет
с ума сошедший ливень. Мы — орда,
бегущая, дрожащая и злая.
Я ничего не слышу из-за лая,
мычанья, рева, ора, стона, воя…
Я вижу обезумевшего Ноя —
он рвет швартовы: прочь, скорее прочь!
Второй ковчег заглатывает ночь,
и выживем ли, встретимся когда-то?
Я ей кричу — но жуткие раскаты
чудовищного грома глушат звук.
Она не слышит. Я её зову —
не слышит. Я зову — она не слышит!
А воды поднимаются все выше…
Надежды голос тонок. Слишком тонок.
И волны почерневшие со стоном
накрыли и Олимп, и Геликон…

На палубе, свернувшись, как котенок,
дрожит дракон. Потерянный дракон.

Таврии, земле Херсона и Херсонеса

Черноморские дали.
Дикий храп кобылиц.
Звон отточенной стали.
Кровь.
Я падаю ниц.
И на тунике белой –
тёмно-липкий узор.
Принимай моё тело,
Херсонесский простор.
Белокаменный град мой,
смесь народов и вер,
я вернусь. Я обратно
обязательно вер...

Полонянок уводят
босиком по стерне
на чужбину, в неволю.
Крики.
Топот коней.
Уж и ноги ослабли,
не шагнуть мне, хоть вой.
Янычарские сабли –
над моей головой.
Я крещусь троекратно.
Добивай, изувер...
Я вернусь. Я обратно
обязательно вер...

Вот и всё. Докурили.
Чай допили. Пора.
Расставания, мили...
Может, это – игра?
Полсудьбы – на перроне.
Путь веревочкой свит.
И – без всяких ироний:
«Приезжай». – «Доживи».
О измученный град мой,
смесь народов и вер,
я вернусь. Я обратно
обязательно в-е-р...