Голос Якова 7

Ведущий Арье Юдасин

Корни и крона

Сегодня мы поговорим о еврействе напрямую. Для Лианы Алавердовой, поэта очень разностороннего, тема своего племени, его веры и культуры является, наверное, самой сердцевинной. По образованию историк и философ, переводчица со многих языков, знаток древних и современных мифологий, признанный Мастер слова – она снова и снова возвращается к своим корням. Или, точнее, ищет эти корни – ведь вгляд Лианы на свою Традицию пока несколько извне. Со стороны модно так сегодня называемого «секулярного еврейства». Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, некоторые нотки её размышлений перекликаются с мировозрением Владимира Жаботинского.
Терпеть не могу всяческие ярлычки, угрюмо разделяющие людей и втискивающие их в некую клеточку «общественной табели о рангах»! Для меня это – просто иная форма подсчёта людей, способ выстраивать их в однообразные шеренги,- что запрещено еврейким Законом, ибо умаляет уникальность, непостижимость любого человека. Да и чаще всего эта механическая «ранжировка» - просто ложь. Особенно для мыслящего и сознательного. Почитайте маленькое эссе и стихи Лианы – неужели это чувства «галутного неверующего»?!
Но что-то я слишком разжухарился. Чтобы не наговорить лишнего, уступлю-ка я место автору. Итак, Лиана Алавердова, бывшая бакинка, ныне нью-йоркщица. Подчёркиваю, пишет обитальница интернациональных городов, человек, чувствующий свою связь со всей многообразной культурой мира. Или вот что – приведу-ка я в качестве «иллюстрации и представления автора» одно своё давнее стихотворение.
Музыка
Особая стать у народов, эпох и культур,
И правда как будто разлита по разным бокалам.
Я чувствую пламя и бархата тёмный пурпур,
И жидкую ртуть – но находит земная усталость...

Есть время для каждого голоса и мудреца,
Есть капелька моря, которой лишь он откровенен,
Есть тыщи наук, и картин, и любвей без конца,
И вечной гармонии камушек в каждом мгновеньи.

Так Б-г–музыкант расположит смычки и пюпитр,
Приладит рогатую лебедя-скрипку к ладони,
И тихо созвездьем взмахнёт и дыханье с мгновеньем скрепит,
И музыки странность движенье планеты догонит...

Но слышит мой дух над цветастой мелодией сфер,
Которая сердце светит и над разумом вьётся прохладой,
Извечный мотив, не сложимый из радуг и мер:
То голос читает мне строки из райского сада.

А теперь – слово самой Лиане Алавердовой

К ВОПРОСУ ОБ ЭСТЕТИКЕ

Общение со снобами вредно для здоровья, но полезно для оттачивания аргументации. Отрицательный заряд эмоций в этом случае не мешает, а способствует возникновению нового. Так, на протяжении многих лет я успешно расстраивала собственную психику, беседуя с одной просвещенной дамой - еврейского происхождения, но необъятно-космополитического разлива. Её влюбленность в европейскую и западную культуру вкупе с иными модными восточными учениями вроде буддизма сочеталась с презрительным отношением к культуре еврейской религиозности,- в которой она, смею вас заверить, ровно ничего не смыслила, но о которой судила вполне решительно. Она гордилась вкладом евреев в западную цивилизацию, но религиозно-моральные основы, легшие в основание этой цивилизации, явно не замечала. Во всяком случае, не придавала им большого значения.
Тем паче её раздражали религиозные евреи. Им она отводила роль местечковой ветви еврейства, которой незачем гордится и от которой лучше стыдливо отгородиться - как от провинциальной родни, по контрасту со столичным окружением, близостью к которому она щеголяла. Как бы ни было мне неприятно, но я раз за разом отстаивала свою точку зрения. Состояла же она в том, что секулярной еврейской образованщине пристало только восхищаться и умиляться стойкостью её религиозных соотечественников и их жестоковыйностью, но ни в коем случае не претендовать на превосходство над ними в культурной области. Что еврейская религиозная культура, мир Торы и Талмуда – это необозримый океан, откуда и следует черпать евреям,- а не сбиваться на духовные соблазны иных цивилизаций. Однажды из полемики с ней родилось у меня стихотворение «К вопросу об эститеке».

Германию с её враждебной речью,
весь христианский мозаичный храм,
будь то собор Руанский, Нотр-Дам –
я все за вас без жалости отдам,
поскольку вы – основа и предтечи.

Одышливый и разжиревший Рим,
античности руинное величье –
подите прочь, чужие! Говор птичий
так дразнит слух и так своеобычен,
но чужд нам кодом-щебетом своим.

Ваш мир не эстетичен? Для кого?
В пустыне одинок Ковчег Завета.
Там голос Моисея, что от ветра
нам глуше кажется, и ждут ответа
вопросы раскаленные его.

Ваш мир не привлекателен? О, чушь!
Эстетика в глазах, а не в предметах.
Танцуют фрейлехс тени-силуэты...
И пейсы, талесы, и тфиллины – всё это
мне дорого, хоть безыскусно. Пусть!

Эстетика рождает рай и муку.
А если нет – тогда она мертва,
и будут в пустоте бряцать слова
и падать, как пожухлая листва,
поражена назойливым недугом.

Нет, синагогой не был соблазнен
ни Мандельштам, ни Пастернак, ни Бродский.
Но что ж из этого? Их выбор – их сиротство.
Печально, но, увы, не руководство.
Дань времени и месту – не закон.

А для меня эстетика жива
в смешных младенцах в платьях длиннополых,
и в блеске несгибаемой меноры,
и вспять бегущих (расступись же, море!)
и кровью закипающих словах.

Но дело не только в этой даме и её воззрениях. Мы, целые поколения, приехавшие из «совка», были лишены знаний о родной истории и религии, беспощадно ограблены коммунистическими властями. Мы не знали, что означает «еврейская гордость». Впервые я услышала это словосочетание на английском языке, в стране, где пока «вольно дышит человек», даже если этот человек – еврей. Многие русскоговорящие поэты в Америке избегают еврейской темы, она им не интересна или не выгодна, так как русскоговорящему «мейнстриму» чужда. А в наши дни, когда интернет всех связывает и соединяет, зачем подчеркивать свою особенность или, Б-же упаси, богоизбранность? А ну как это не понравится, как никогда и не нравилось, русским читателям престижных журналов или членам жюри популярных интернет-конкурсов? Получается, что и теперь, уже на новой почве, многие не то что скрывают своё происхождение, но нивелируют и затушевывают его. Исторические темы их не волнуют, теперь уже не из-за недоступности материала, а из-за невостребованности, ненужности для них самих и окружающих.
Мне хочется в одной книге собрать то, что было мною написано или переведено с английского на русский на еврейскую тему. Это, своего рода, мой моральный долг перед моим народом, перед моими предками. Материал собран. Рукопись ждет своего часа.
***
ВОПРОС

Как он выжил, этот предок,
избежав (никак не мало!)
ассирийскую жестокость,
ярость Тиглатпаласара?
Как гоненья Вавилона
вынес, римские галеры,
антиоховы расправы,
эпидемии холеры,
и неистовство зилотов,
крестоносные походы,
нищету, скитанья, голод,
реймского собора своды,
инквизицию, погромы,
черносотенцев, гестапо?
Мой живучий ловкий предок,
подаривший маму с папой...

ДЕТИ БОРО ПАРКА

Дети Боро Парка:
пейсы и ярмолки.
Мне при встрече с вами
радостно и горько.
Отчего смятенье
и моя вина ли,
что у нас насильно
прошлое забрали?
Пухленькие дети,
бойкие матроны,
строгие раввины –
малый мир, огромный,
выстраданной веры,
терпкого упорства,
древних ритуалов,
тихого геройства.
На меня глядите,
как на часть пейзажа.
Чувств несовпаденье
унижает даже.
Но при всем желаньи-
с вами мне не слиться,
словно падший ангел
и вне стаи птица.
Я душою с вами,
внешне же – чужая.
Наша неслиянность –
травма роковая.

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ МОЕГО ДЯДИ СОЛОМОНА
О Господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...
Ф.И.Тютчев
1
Как рада, что тебя я повидала
по бытовому поводу, посколько
нет времени на званые обеды –
и я зашла в июльскую жару.

Мы говорили о литературе,
и ты, поклонник золотого века,
сказал, что век серебряный не ценишь.
О дочери твоей зашла беседа,
о внуках... Я письмо переводила
с английского на русский, а часы
торжественно обозначали время
знакомым звоном. Слушать скрипача
меня ты звал остаться. «К сожаленью,
бежать мне надо». Не до Перельмана!
Как рада, что тебя я повидала
в последний раз...
2
В день траурный, в день разрушенья Храма,
в треклятый день для каждого еврея,
царапающий сердце нам осколком
погромной ночи, кончиком пера,
писавшего указ невероятный
кичливого испанца Фердинанда,
когда Ерушалаим был распахан
и Англию покинул иудей,
в тот день, когда положено поститься
и горевать, к воде не прикасаясь,
мой дядя-атеист пошёл на берег.
Тогда-то Ангел Смерти рассердился.
Он глянул взором гибельным так близко
распахнутых невыносимых глаз,
что сердце страхом пониманья сжалось
и замерло...