К 120-летию М.И.Цветаевой
«СТОЯТЬ ИМЕЮЩИЙ, ПОКА МОСКВА СТОИТ»
По рождению москвичка, в моём израильском сегодня лишь мысленно не без трепета по мраморным ступеням вхожу под своды мраморных колонн в величественное здание на Волхонке, 12. Впервые нога моя коснулась этих ступеней на исходе моего тринадцатилетия, ранним летом 1949 года. Вырванная из родного гнезда в Марьиной роще в июле 1941 г. в результате угрозы фашистского нашествия и эвакуации, я провела годы позднего детства и раннего отрочества в глуши – сначала в деревне Пановка, скитаясь по чужим избам со смешанным русско-татарским населением, расположенной в 60 километрах от Казани; а затем, с 1943 г., в бараке рабочего пригорода этого старинного университетского города – посёлке Караваево. Да и школа № 45, в которой училась с первого по четвёртый класс, размещалась в дощатом бараке. Поездка на трамвае в центр столицы Татарстана, где возвышались трёх-пятиэтажные здания, уже представлялась вхождением в мир цивилизации. И вдруг – Москва, Ленинград! Дух захватывало. Отец, капитан медицинской службы Натан Хайкинсон, получив долгожданный отпуск, решил ликвидировать пробелы в моём культурном становлении, заодно обновить памятник на могиле дедушки Менделя, долгие годы работавшего кассиром на московской кондитерской фабрике «Красный Октябрь» и скончавшегося зимой 1941 - го накануне грозной войны. Словно предчувствуя Катастрофу европейского еврейства, в пламени и чаду которой сгинули многие наши близкие, и другие грядущие мытарства, дед, по словам бабушки, говорил: «Мне тебя жалко, Малка. Тебя ждут многие беды». Бывают, видать, провидческие прогнозы перед отходом в мир иной…
И вот отец привёл меня в музей. Сейчас на фасаде здания всемирного известного Государственного музея изобразительных искусств, которому академик Д.С.Лихачёв предлагал, не в обиду А.С.Пушкину, присвоить имя профессора Ивана Владимировича Цветаева, его основавшего, есть мемориальная доска в его честь. Упомянут и архитектор Р.И.Клейн, и основной спонсор – владелец заводов в Гусь-Хрустальном М.С.Нечаев-Мальцев. Памятные таблички я видела, будучи в музее в 1984 г. Но в 1949 г. я их не помню – видно, ещё не удосужились…
По-разному описан день 31 мая 1912 г. – торжественное открытие музея – у сестёр Цветаевых. Анастасия Ивановна в «Воспоминаниях»: «Всё покрывалось накалённым волнением за папу, за его (выделено автором книги «Воспоминания») волнение сегодня. Тихое торжество радости в наших своевольных, своенравных, не в него пошедших сердцах: не папе дарят что-то сейчас сильные мира сего, а он дарит им, и всем, кто сейчас здесь, всей России созданный им Музей! Как мало принесли радости ему – мы… И как много – этот его сын, в мрамор заключивший все сокровища истории. Этот наш, сегодня венчанный, брат!».
У Марины Цветаевой в «Автобиографической прозе» открытию музея и тому, что этому предшествовало, посвящены несколько очерков: «Шарлоттенбург» (о посещении с отцом склада гипсовых слепков с мраморных подлинников), «Музей Александра Ш», «Лавровый венок », «Открытие музея». На открытии присутствовал государь-император и его семейство. Кончен молебен, публика осматривает, называет имена богов и богинь.
«Мой отец, как в глубоком сне, вышел и встал. Чуть склонив набок свою небольшую седую круглую голову - как всегда, когда читал или слушал (в эту минуту читал он прошлое, а видел будущее), явно не видя всех на него глядящих, стоял он у главного входа, один среди белых колонн, под самым фронтоном музея, в зените своей жизни, на вершине своего дела. Это было видение совершенного покоя».
А возвратясь домой, задумчиво произнёс: «Думала ли красавица, меценатка, европейски-известная умница, воспетая поэтами и прославленная художниками, княгиня Зинаида Волконская, что её мечту о русском музее скульптуры суждено будет унаследовать сыну бедного сельского священника, который до двенадцати лет и сапогов-то не видал…».
На создание Музея изящных искусств имени Александра Ш (первоначальное название музея) И.В.Цветаев, по его признанию, положил 14 лет жизни. О драгоценном детище отца Марина сказала в стихах: «Стоять имеющий, пока Москва стоит».
На торжественном акте присутствовали ученики Ивана Владимировича. Среди них, о чём свидетельствует А.И.Цветаева, - искусствовед Алексей Алексеевич Сидоров, впоследствии член-корреспондент Академии наук СССР, с которым в 60-70 годы минувшего 20 столетия поддерживал творческие контакты мой покойный муж Авраам (Аркадий) Борисович Файнберг, в тот период научный сотрудник Казанского изомузея, позже – доктор искусствоведения, с 2008 г. действительный член Израильской Независимой Академии развития наук. По приглашению мэтра в один из приездов в Москву Авраам посетил почтенного академика в его веявшей стариной просторной московской квартире. Неожиданная связь времён…
В 2001 г. по следам 70-летия мужа, к тому времени принятого в Союз писателей Израиля, по инициативе родных и коллег был издан в Тель-Авиве под моей редакцией фундаментальный сборник «Авраам Файнберг в зеркале мнений». На стр. 184-185 приведён фрагмент письма А.А.Сидорова от 18 мая 1971 г., чудом захваченного нами при репатриации в Израиль в 1995 г. В письме, в частности, найдём строки: «Вижу, что в Вашем лице я имею дело с квалифицированным искусствоведом и талантливым писателем». Такой вывод один из достойнейших учеников И.В.Цветаева сделал лишь на основании нескольких небольших искусствоведческих работ А.Б.Файнберга (его монографии о художниках были ещё впереди). А с размахом, как того просила душа, заняться писательством мужу не позволяла напряжённая преподавательская работа в Казанском государственном институте культуры (ныне Зональный университет культуры и искусств), где трудился почти четверть века и попеременно вёл двенадцать предметов, и не только искусствоведческих, но и курсы лекций по эстетике и этике. Однако проницательный Алексей Алексеевич Сидоров заметил и по культурологическим работам почерк, как он написал, «талантливого писателя», словно провидел вперёд. Унесённый, в июне 2010 г., как говорится, в вечность, муж оставил после себя щедрое наследие – 25 книг поэзии и прозы, созданных за его последние пятнадцать лет жизни на Земле Обетованной. С 2011 г. в ставшем родным городе Ашдоде проводится ежегодный Международный конкурс малой прозы имени Авраама Файнберга. Его имя, как Заслуженного деятеля искусств Республики Татарстан, включено в «Татарский Энциклопедический словарь» и в шестой том «Татарской энциклопедии» (2012 г.).
Однако неисповедимы пути господни… Спустя тридцать лет после благословляющего письма известного российского академика А.А.Сидорова в родном Израиле нашлись учёные и не очень учёные мужи, подвергшие моего мужа в прессе злобным, несправедливым пасквильным нападкам, издевательским карикатурам, доставив нам обоим немало тягостных минут. Как будто умышленно били по ослабленному здоровью блокадника Ленинграда. Но ведь поэт, по Марине Цветаевой, тот, «кто смешивает карты, обманывает вес и счёт», чья «стезя, гривастая кривая, не предугадана календарём!».
В долгий-долгий российский период нашей жизни муж был знаком и с талантливым искусствоведом, видным общественным деятелем Ириной Александровной Антоновой, недавно отметившей своё 90-летие и награждённой орденом «За заслуги перед Отечеством», многолетним директором ставшего планетарно известным ГМИИ имени А.С.Пушкина. В 1999 г. в Тель-Авиве вышел в свет двухтомник Авраама Файнберга «Искры прекрасного», содержащий 72 новеллы о шедеврах мирового искусства из 22 стран. Во многих из них рассказано и о шедеврах, хранящихся в созданном И.В.Цветаевым музее. А в новелле «С боем на выставку Пикассо» с сердечной теплотой упомянута И.А.Антонова, содействовавшая будущему автору «Искр прекрасного» в посещении первой в России выставки графики Пабло Пикассо. В новелле «Казанская муза Сальвадора Дали» А.Файнберг поведал читателям о том, что знаменитая Гала - Галина (Елена) Дьяконова – уроженка Казани, в Москве училась в одной гимназии с Мариной Цветаевой.
К доброжелательному содействию И.А. Антоновой пришлось прибегнуть и мне в 1984 г., когда я оказалась проездом в столице, где в тот период была развёрнута внушительная выставка из сокровищ Дрезденской галереи. Билеты заблаговременно продавались на сеансы, как в кино. Мне, зажатой лимитом времени, не светило приобрести билетик. Я осмелилась, как жена Заслуженного деятеля искусств Республики Татарстан, обратиться к Ирине Александровне. Дежурный вахтёр по телефону вызвал директора. По парадной мраморной лестнице спустилась скромно, неброско одетая женщина небольшого роста с начавшей пробиваться сединой. Внимательно выслушав меня, взглянув на мой журналистский билет, распорядилась выделить входной билет из брони. Больше всего на той выставке меня привлекло полотно Якоба Ван Рейсдала «Еврейское кладбище». Видно, зов предков в крови побуждал возвращаться снова и снова к этой мрачноватой по колориту картине с едва заметными надписями древнееврейскими письменами на покосившемся надгробии.
В вестибюле посетителей встречает могучая фигура легендарного героя еврейского народа Давида. Этот уменьшенный слепок с подлинника гениального Микеланджело доставлен в Россию заботами И.В.Цветаева. В вышеупомянутом двухтомнике А.Файнберга мы найдём новеллу «Сикстинская мадонна» Рафаэля», где рассказано о напряжённом десятилетии реставрационных работ по спасению коллекции Дрезденской галереи, которая происходила в стенах ГМИИ под руководством Павла Корина. И новеллу «Гений Микеланджело» - об изваяниях Давида, Моисея, образ которого знаток искусства Италии Анри Стендаль считал вершиной пластического мастерства Микеланджело.
В Научной библиотеке ГМИИ имеются искусствоведческие труды А.Файнберга, изданные в СССР до нашего отъезда, и художественные произведения, присланные нами из Израиля, включая книгу «Кистью, резцом, пером» (2005г.) об антифашистском искусстве разных континентов, за которую автор в год 60-летия Победы над нацизмом получил первую премию имени Ицхака Зандмана фонда «Увековечение», позволившую нам приобрести компьютер.
Музей отвечает взаимностью. Так, ещё к 70-летию мужа в 2000 г. вместе с тёплым поздравлением И.А.Антонова прислала нам ценную книгу «Поэт и время» (Москва, ГалАРТ, 1992) – о выставке, организованной в заветных стенах к 100-летию со дня рождения М.И.Цветаевой. Книга выходила небольшим для России тиражом в 3 тысячи экземпляров и сразу стала раритетом. В ней есть две цветные репродукции с рисунков дочери Марины Ивановны Али (Ариадны Эфрон), сделанные в предместье Парижа в 1928 и 1930 годах. На одном из рисунков посередине шуточная надпись рукой Али: «Мама гуляить».
Дорогой для нас подарок сопровождало письмо И.А.Антоновой: «Уважаемый Авраам Борисович! Высоко ценим Ваш вклад в развитии отечественной культуры и Вашу роль в распространении знаний по истории русской культуры за рубежом (О.Ф. – И.А.Антонова подразумевала двухтомник А.Файнберга «Сверхдержава Авраама», Тель-Авив, 1998). Особенно благодарим Вас и Вашу супругу за ваше искренне участие в деле сохранения памяти о семье Цветаевых». Имеется ввиду и эссе «Трагический финал Марины Цветаевой в Елабуге» в вышеупомянутой дилогии «Сверхдержава Авраама», и подготовленная и неоднократно проведённая нами совместная лекция «Семья Цветаевых: отец и дочери». Муж как доктор искусствоведения взял на себя рассказ об Иване Владимировиче, о его подвижнической деятельности, а я – о Марине и Анастасии Цветаевых, их творчестве. Мы подготовили оригинальную передвижную компактную выставку, которая легко умещалась в портфеле. Несколько фотографий с наших лекций в русскоязычных аудиториях Израиля послали в ГМИИ. Проникновенные слова И.А.Антоновой, безусловно, мобилизовывали. В 2005 г. я издала книгу «Серебряные нити поэзии», включающую очерк «Жаркой рябины горькая кисть», которую тоже послала в Научную библиотеку ГМИИ. Последний на сегодняшний день привет с Волхонки мы получили по электронной почте 13 мая 2010 г. – благодарность за наш совместный двухтомник «Душ золотые россыпи» (Израиль, 2010), оказавшийся для мужа последним прижизненным изданием, и поздравление Аврааму Борисовичу с 80-летием, подписанное главным библиографом Ириной Андреевной Зеленовой по поручению И.А.Антоновой. Муж успел порадоваться, но 20 июня 2010 г. его не стало.
20 марта 2012 г. я поздравила Ирину Александровну по электронному адресу И.А.Зеленовой (иного у меня не оказалось) с 90-летием:
«Дорогая Ирина Александровна! Сердечно поздравляю Вас с замечательным юбилеем! Ваш вклад в российскую и мировую культуру трудно переоценить. Ваше личное обаяние, скромность и естественность – хороший стимул для подражания. Мне и моему покойному мужу, израильскому академику Аврааму Борисовичу Файнбергу выпало счастье быть знакомыми с Вами, хотя и шапочно. В разное время Вы оказали содействие в посещении труднодоступных музейных выставок. Спасибо за Вашу душевность и внимание, за несколько Ваших писем и книг в адрес А.Файнберга как пропагандиста творчества М.И.Цветаевой и мирового и российского искусства в Израиле.
От всей души желаю Вам, дорогая Ирина Александровна, крепкого здоровья, бодрости и продолжения активной творческой деятельности. Не случайно Ваш юбилей и 100-летие музея имени А.С.Пушкина почти совпадают. В этом можно усмотреть знак судьбы.
С почтением и поклонением – Файнберг Ольга Натановна, член Союза журналистов СССР».
Как сказала юбиляр в выступлении по российскому телевидению, она мечтает архитектурно расширить рамки музея, создать целый музейный городок не только с новыми наземными, но и подземными залами. Продолжение дела жизни И.В.Цветаева в надёжных руках.
«ДЕРЕВЬЯ СТАРЫЕ. ДОМ СТАРЫЙ»
Бывая в Москве, мы старались не пропустить ничего «цветаевского». Летом 1989 г. посетили спектакль Академического театра имени Е.Вахтангова «Три возраста Казановы» (драматические сцены по романтическим пьесам М.Цветаевой). Художником спектакля был Б.А.Мессерер, муж Беллы Ахмадулиной. Наверное, поэтому, когда в полной темноте началось действие, из репродуктора зазвучал западающий в душу, неповторимый по тембру голос Беллы, исполнившей стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…»:
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд…
В выступлении на вечере в московском Литературном музее 25 января 1970 г. Белла Ахатовна отметила: «Так и случилось, только другое дело, что вина, производимые ею, всегда были совершенно зрелые. Дозревать до этих вин по мере жизни оставалось нам, человечеству».
…В декабре 1990 г. я по поручению мужа, перегруженного преподавательской деятельностью, ездила из Казани в Ленинград получить по его доверенности во Дворце Кочубея (Дзержинский райисполком) удостоверение и знак «Житель блокадного Ленинграда». Посетила двор его детства по улице Воинова, дом 44-б, где семья репрессированного – он и его мать Хана, продавщица овощного магазина - ютилась в небольшой комнатке коммунальной квартиры. Вдову сгинувшего за свои религиозные убеждения в начале 30-х годов в ГУЛАГе Боруха (Бориса) Файнберга не взяли переплётчицей в типографию, кем она работала раньше, до переезда в город на Неве. Здесь 11-летнего мальчишку и его мать и застигла фашистская блокада. До учреждения статуса «Житель блокадного Ленинграда» Хана Давидовна не дожила.
На обратном пути через Москву я специально остановилась у знакомых, чтобы сходить в реставрируемый дом в Борисоглебском переулке, где жила Марина Цветаева в 1914-1922 годах, где недолгое время была счастлива с любимым мужем Сергеем Эфроном, дочкой-первенцем Алей, где затем мыкалась в голодные и холодные годы гражданской войны, откуда увезла в приют умирающую младшую дочь Ирину, где терзалась тревогой за мужа, пропавшего без вести на фронте. Где получила от Ильи Эренбурга весть, что Сергей жив, откуда уезжала к нему в Чехию. В этом доме М.Цветаева написала десять из пятнадцати изданных при её жизни книг.
В декабре в Москве смеркается рано, и пока, завершив неотложные дела, добралась до улицы Писемского (так в ту пору назывался Борисоглебский переулок), сгустились зимние сумерки. Из сиротливого остова старого дома доносились переругивающиеся голоса рабочих-строителей, не торопившихся с реставрацией. «Чего тебе здесь надо?» - раздался окрик. Объяснила. «Да, какая-то ненормальная еврейка не дала снести развалюху!».
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы…
Сколько их не сохранилось! Давно нет любимого Цветаевыми дома в Трёхпрудном переулке, из которого Иван Владимирович отказался переехать в директорскую квартиру при построенном его стараниями музее. Сгорела дача в Тарусе. Но этот дом, благодаря мужественному поведению участницы Великой Отечественной войны врача Надежды Ивановны Катаевой-Лыткиной, сохранён для потомков. Не знаю, почему строители назвали её «ненормальной еврейкой». У меня не имелось данных о национальной принадлежности Надежды Ивановны, но имя и отчество у неё славянские, а фамилия неоднозначная. Намного позже, уже в Израиле, я где-то прочитала, что рабочие имели основания для своих реплик.
Давняя жительница дома в бывшем Борисоглебском переулке, ставшего скопищем коммуналок, Надежда Ивановна двадцать пять лет боролась за создание здесь мемориальной квартиры. Когда предписали снести ветхое жильё, всех жильцов переселили в новостройки, отключили отопление, воду. Даже когда осыпалась штукатурка и завелись крысы, Н.И.Катаева-Лыткина упрямо не покидала цветаевскую обитель. Она знаток жизни и творчества М.Цветаевой. Её включили в совет по воссозданию дома при комиссии по литературному наследию М.Цветаевой Союза писателей СССР. Всё это я знала из публикаций средств массовой информации. И вот созерцаю коробку пустого здания…
Два дерева хотят друг к другу.
Два дерева. Напротив дом мой.
Деревья старые. Дом старый.
Поднялась до второго этажа по узким обледенелым ступеням. Перила уже убрали. По этим ступеням ходила и Марина. Со щепками вместо дров. С мешком мёрзлой картошки, которую волочила на санках.
« Воля и труд человека дивные дива творят». Московский Дом-музей Марины Цветаевой стал притягательным культурным центром мирового значения.
В конце 90-х годов мы были в контакте. Посылали Дому-музею книги А.Файнберга с цветаевскими страницами (он посвятил ей стихотворения «Петля Цветаевой», «Венец терновый», эссе). Упоминает великомученицу в лирической главе «Душа поэта» своего главного стихотворного произведения – национального поэтического эпоса «Евреи». Переиздан несколько раз, первая публикация в его книге «Еврейское сердце» (Тель-Авив, 1997), которую мы посылали московскому Дому-музею. Там есть такая строфа:
Недаром чуткая Марина,
Та, что, повесившись, ушла,
Поэта русского судьбину
«Жидовской» метко нарекла.
Две последние строки я взяла заголовком к своей статье на сайте журнала «Русское литературное эхо» eholit.ru, в котором регулярно печатаюсь с момента его основания в 2004 г. А печальным поводом для написания материала в сайт стало 31 августа 2011 г. - 70-летие со дня трагической гибели Поэта.
Мы посылали корреспонденцию на имя директора Э.С.Красовской. Первое время нам отвечал заведующий библиотекой Валентин Иванович Масловский, даже прислал замечательный подарок - впервые изданные в 1997 г. «Сводные тетради» М.Цветаевой объёмом в 640 страниц. Но потом связь неожиданно оборвалась, мне даже не ответили, получены ли были Домом-музеем журналы «Русское литературное эхо», моя книга «Серебряные нити поэзии» с очерками о М.Цветаевой и другие книги. Последний двухтомник – наш общий с мужем, для него предсмертный «Душ золотые россыпи» (Израиль, 2010) – я, кажется, и не послала, хотя там опубликован мой, как считают читатели, интересный очерк «Ариадна, дочь Марины». А, как говорится, по вновь открывшимся обстоятельствам (меня разыскал по Интернету мой троюродный брат-москвич Яков Михайлович Хайкинсон, мать которого Фанни Исаевна Хайкинсон работала техническим редактором с А.С.Эфрон в Журнально-газетном издательстве после возвращения Ариадны Сергеевны из Франции в 1937 г.) я опубликовала в журнале «Русское литературное эхо» № 30, 2011 г. статью «Новые штрихи в цветаеведении». Послала её по электронной почте в некоторые центры цветаеведения. Получилось, что я, не думая об этом, помянула Ариадну почти накануне её столетия, совпадающего со 120-летием матери. Обе сентябрьские (кстати, как и я). М.Цветаева пишет в записках о своей первой дочери: «Аля родилась 5-го сентября 1912 г. в половину шестого утра, под звон колоколов.
Девочка! – Царица бала,
Или схимница, – Бог весть!
- Сколько времени? – Светало.
Кто-то мне ответил – Шесть. (Везде орфография М.Ц.).
Чтобы тихая в печали,
Чтобы нежная росла, -
Девочку мою встречали
Ранние колокола».
СИМВОЛИЧЕСКИЙ ТЕРНОВЫЙ КУСТ
Но в целом добро рождает добро. Щедрость души Цветаевой каким-то неведомым образом передаётся тем, кто изучает её наследие, кто даёт вторую жизнь местам её земного обитания.
Мне дороже радуги
И руки – нужней
Человека надоба
Рук – в руке моей.
Это – из «Стихов сироте», адресованных М.Цветаевой потомку старинного швейцарского рода поэту Анатолию Штейгеру, болевшему туберкулёзом. Марина Ивановна была знакома с его сестрой Аллой Головиной (по мужу). Своей чешской приятельнице Анне Тесковой сообщила, что получила от молодого поэта А.Штейгера, с которым и виделась-то всего один раз: Анатолий Сергеевич подошёл к ней на её вечере и подарил свою книгу с восторженной надписью – «письмо-вопль». «Я сразу ответила – отозвалась всей собой». Завязалась переписка, родились гуманнейшие «Стихи сироте». Все письма А.Штейгера к Цветаевой утрачены, кроме одного. Но сохранились в Брюсселе её письма к больному поэту. Сложным путём они были переданы в 1993 г. энтузиасту цветаеведения, директору Музея-квартиры М.Цветаевой в Болшеве (ныне город Королёв) Зое Николаевне Атрохиной. И, с соблюдением международного законодательства, в 1994 г. опубликованы научным сотрудником этого музея Софьей Николаевной Клепининой (ныне, к сожалению, ушедшей из жизни), дочерью «подельника» С.Я.Эфрона.
Раритетная книжка – «Письма Анатолию Штейгеру» (Музей М.И.Цветаевой в Болшеве, Издательство «Луч», Калининград М.о., 1994) передо мной. На обложке – терновый куст. Это графическое воспроизведение О.Кафановой символической скульптуры Т.Р.Воронцовой, которая установлена в конце выложенной плиткой дорожки под окнами цветаевского дома. Она жила здесь 145 дней после возвращения из эмиграции на родину. С 19 июня по 10 ноября 1939 г. Отсюда увезли в тюрьму и в ссылку сначала дочь Ариадну, вскоре – в темницу и на расстрел – мужа Сергея.
Трудно перечислить всех искренних поклонников М.Цветаевой – людей разных профессий, которые помогли вернуть из небытия этот чудом сохранившийся дом – дачу «Экспортлеса» (фактически дачу НКВД) в посёлке «Новый быт». Новый быт… Сам Сатана не придумал бы более глумливого названия.
В путеводителе по музею читаем о скульптуре Т.Р.Воронцовой: «Гнущийся на ветру терновый куст, корни которого обвиты массивной цепью. В этой скульптуре всё: и судьба Марины; и, в какой-то степени, её характер; и яркий образ доставшегося ей времени; и, возможно, судьба Гения вообще».
«У бескорыстия есть имена». Под такой рубрикой городская газета опубликовала имена дарителей открытому 19 сентября 1992 г. Болшевскому мемориальному музею. Здесь и мемориальные вещи, и медали, и старые открытки с видами Парижа, Лозанны, и редкие издания. Семья Атрохиных подарила музею мебель начала 20 века: буфет, стол. Внесли и мы с мужем свою посильную лепту: книги, публикации в периодике, фотографии из Израиля о пропаганде вклада семьи Цветаевых в сокровищницу мировой культуры. В библиотеке Болшевского музея есть все книги мужа и мои, включая посмертный «Венок памяти» (2011).
Не могу не отметить, что на наши дары мы получали щедрые ответные подарки, которые, конечно, неоценимо помогали в журналистской и лекторской работе. Нельзя без комка в горле читать «Письма к дочери. Дневниковые записи» (Калининград М.о., 1995), которые Марина Ивановна писала в Севжелдорлаг (Северный железнодорожный лагерь) в Коми АССР. Вот, например, строки из письма от 12 апреля 1941 г.: «Аля, я деятельно занялась твоим продовольствием, сахар и какао уже есть, теперь ударю по бэкону и сыру – какому-нб (так у М.Ц.) самому твёрдокаменному. Пришлю мешочек сушёной моркови, осенью сушила по всем радиаторам, можно заваривать кипятком, всё-таки овощь (так у М.Ц.). Жаль, хотя более чем естественно, что не ешь чеснока, - у меня его на авось было запасено целое кило. Верное и менее противное средство – сырая картошка, имей в виду. Так же действенна, как лимон, это я знаю наверное». Во всех письмах, половина из которых пропадала и не доходила до адресата, перечень и продуктов, и тёплых вещей, и даже предложение прислать с Мулей, собиравшимся поехать в республику Коми навестить узницу, кроме насущного, серебряный браслет с бирюзой. (Самуил Давыдович Гуревич, журналист и переводчик, гражданский муж Ариадны Сергеевны. Арестован по делу Еврейского Антифашистского комитета и расстрелян в 1953 г.).
Но пока он добивался разрешения, грянула война с фашистами. Свидания и посылки в места заключения запретили…
Марина Ивановна не жалуется дочери, наоборот, говорит о своих успешных переводах разных поэтов, от грузинских до еврейских, о журналах, где переводы напечатаны. О том, что её приняли в группком и профсоюз писателей… И только в одном письме (от 23 мая 1941 г.) проскальзывают грустные нотки: «Я от хорошего – сразу плачу, глаза сами плачут, и чаще всего в общественных местах, - просто от ласковой интонации. Глубокая израненность».
Я в Израиле живу уже семнадцать лет. Переписка с Болшевским музеем длится более пятнадцати лет. Получила несколько томиков их Учёных записок. Как заочный участник, я приняла участие в Цветаевских чтениях в 2009 г. и жду выхода материалов этого форума, где предполагается публикация моего доклада на тему «Семья Цветаевых в Израиле: отец и дочери». Профессор Нина Осипова сообщила, что материал прошёл научную обработку. Дело за финансированием.
Бесценные дары от дирекции – книга «Шкатулка с тройным дном» Инны Лиснянской (Калининград М.о., 1995) об А.Ахматовой, М.Цветаевой и их современниках (кстати, И.Лиснянская с дочерью сейчас живёт в портовом городе Хайфе, которую называют «израильской Одессой» ); фундаментальная монография Анны Саакянц («Эллис Лак», Москва, 1997). И чудо из чудес – факсимильное роскошное крупноформатное издание писем Марины Цветаевой Константину Родзевичу («Ульяновский Дом печати», 2001) с фотографиями Праги выдающегося чешского фотохудожника Карела Плицки. Письма К.Родзевича Марине Ивановне не сохранились, а её письма Константин Болеславович (1995 – 1988) сберёг и из Парижа с оказией в 1960 г. передал Ариадне Сергеевне. Она этих писем не прочитала, о чём говорит её надпись на обороте конверта, и так, в запечатанном ею виде, они попали после её смерти, случившейся 26 июля 1975 г., в ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ), где и пролежали до назначенного дочерью срока открытия в 2000 г. архива М.Цветаевой. Составитель и автор примечаний Елена Баурджановна Коркина. На форзаце книги – болшевский терновый куст. В составе редакционно-издательского совета Зоя Николаевна Атрохина. Я как-то видела эту подвижницу музееведения по российскому телеканалу. Её облик напомнил мне одновременно и Анну Ахматову с накинутой на плечи шалью, и скромную, непритязательную И.А.Антонову. Что-то трудно объяснимое их роднит. Вспоминаю участливый, сердечный голос Зои Николаевны, когда она по телефону выразила мне соболезнование по случаю смерти моего незабвенного мужа...
Нет, не зря А.С.Эфрон закрыла архив матери до 2000 г. Сейчас уже 2012-й, грядёт 120-летие со дня её рождения и прошёл 71 год со дня гибели, когда «всё та же российская сжала петля сладкозвучной поэзии горло» (Наталья Крандиевская в 1941 г. из блокадного Ленинграда). Только с высоты минувшего, но не канувшего в Лету, можно осмелиться процитировать интимные строки:
«Арлекин! – Так Вас окликаю. Первый Арлекин за жизнь, в которой не счесть – Пьеро. Я в первый раз люблю счастливого, и может быть в первый раз ищу счастья, а не потери, хочу взять, а не дать, быть, а не пропасть. Я в Вас чувствую силу, этого со мной никогда не было. Силу любить не всю меня – хаос! – а лучшую меня, главную меня… Вы сделали надо мной чудо, я в первый раз ощутила единство неба и земли (22 сентября 1923 г.)».
«Встретившись с Вами, я встретилась с никогда не бывшим в моей жизни: любовью-силой, любовью-высью, любовью-радостью. Ваше дело довершить, или, устрашившись тяжести, - бросить. Но и тогда скажу, что это в моей жизни было, что чудо – есть, и благословлю Вас на все Ваши грядущие дни (24 октября 1924 г.)».
«Чешские» поэмы М.Цветаевой – «Поэма Горы» и «Поэма Конца», посвящённые К.Родзевичу, - жемчужины женской любовной лирики в мировой поэзии.
Что для ока – радуга,
Злаку – чернозём –
Человеку – надоба
Человека – в нём… («Стихи сироте»).
«БЛИЖЕ, ЧЕМ С ЛАДОНЬЮ ХЛЕБ»
…Время летит быстро. Кажется, совсем недавно я выступала с докладом о жизни и творчестве М.И.Цветаевой перед библиотечными работниками в музее изобразительных искусств Татарстана в Казани. А промчалось 20 лет: доклад делала в год столетия поэтессы, который совпал с двумя 80-летиями: со дня открытия музея изящных искусств и со дня рождения А.С.Эфрон. Путь отца, дочери (дочерей!) и внучки слились в один поток.
«Нам надо только умереть, чтобы воскреснуть у себя на родине», - так с провидческой ясностью определила человеческие и литературные судьбы русского зарубежья одна из замечательных его представительниц Нина Берберова.
Это высказывание можно было прочесть в каталоге выставки, открытой вскоре после моего выступления на цветаевском семинаре в том же изомузее. Экспозицию, воспроизводящую облик М.Цветаевой, персонажей и аллегорий, связанных с её творчеством, образы современников составили более 90 произведений живописи, графики, скульптуры художников Казани, Москвы, Санкт-Петербурга, Елабуги и других городов. Значительная часть коллекции была предоставлена литературно-художественным музеем сестёр Цветаевых города Александрова Владимирской области. Меня пригласили на вернисаж. Я внимательно вглядывалась в экспонаты. В руках я держала вчерашний номер газеты «Советская Татария» за 14 ноября 1992 г. с моей статьёй «За меня потоки и потомки», где я подводила некоторые предварительные итоги цветаевских дней в Казани. В частности, описала, как известный артист Академического драматического театра имени В.И.Качалова Вадим Кешнер привёз из Тарусы землю с могилы Ариадны Эфрон и разбросал её в заветном месте елабужского кладбища как символический дочерний привет.
В том же номере республиканской газеты рядом с моей статьёй оказалась корреспонденция сотрудника казанского изомузея, приглашавшая на вышеупомянутую выставку. Рекламную статью иллюстрировал графический портрет М.Цветаевой работы члена Союза художников из города Александрова Алексея Панина. Он приехал в составе небольшой делегации на открытие юбилейной выставки. Увидев у меня в руках газету, гость разочарованно заметил: «А я такую не успел купить». Я как раз тоже не без разочарования рылась в своём кошельке, не набирая нужной суммы на приобретение понравившейся мне ксилографии - портрета М.Цветаевой, предлагаемого А.Паниным посетителям. Я рассеянно взглянула на гостя из Александрова: «У меня две таких газеты, возьмите одну». Обрадованный Алексей Панин, к моему удивлению, попросил у меня автограф и подарил взамен облюбованный мною портрет. Эту ксилографию мы захватили с собой при репатриации в 1995 г. на прародину предков и не раз демонстрировали на своих лекциях.
На церемонии открытия моё внимание привлёк ещё один гость - невысокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с характерным еврейским носом. Оказалось, это директор музея сестёр Марины и Анастасии Цветаевых Лев Кивович Готгельф, инженер по профессии, страстный энтузиаст-цветаевед. Мы обменялись адресами. Переписка и обмен книгами продолжаются по сей день.
Ныне в России восемь цветаевских музеев, но первым был Александровский, открытый в 1991 году. На средства, собранные тамошним общественным фондом. Первоначально музей занимал часть усадьбы учителя математики А.С.Лебедева, в одном из домов которой с осени 1915 г. по май 1917 г. жила семья Анастасии Цветаевой. В гости к младшей сестре неоднократно приезжала Марина. Творчески плодотворным для неё оказалось «Александровское лето» 1916 года. Она создала здесь цикл стихотворений «К Ахматовой», многое из цикла «Стихи о Москве». В Александрове произошла встреча Осипа Мандельштама и Марины Цветаевой, описанная ею в эссе «История одного посвящения», в «Воспоминаниях» Анастасии Цветаевой и в стихотворении О.Мандельштама «Не веря воскресенья чуду».
«На страшный полёт крещу вас.
- Лети, молодой орёл!» – пророчески обращалась Марина к «молодому Державину», как она называла Осипа Эмильевича.
Анастасия Цветаева в Александрове написала прозу «Дым, дым, дым…».
Мои александровские корреспонденты сообщили в письме в Израиль, что в 2001 г. музей был расширен, ему передали вторую постройку усадьбы А.С.Лебедева. Прислали цветное фото двух деревянных домиков небогатого «дворянского гнезда», утопающих в бело-розовой кипени весеннего яблочного цветения.
Стремясь шагать в ногу с веком, александровцы сотворили музей-метафору – один из первых такого типа в России. Прочитав буклет, я словно побывала в сказочном «серебряном» сне, в поэтической атмосфере «серебряного века». В своём музее-метафоре сотрудники задались целью показать пребывание здесь сестёр Цветаевых на фоне всего литературного процесса в старинном городе. Отведено место и родственнику И.В.Цветаева, местному уроженцу писателю С.Я.Елпатьевскому, и сёстрам Аделаиде и Евгении Герцык, с которыми дружили Марина и Анастасия.
С 2005 г. в музее начала функционировать постоянная экспозиция под названием «Александров – столица 101-го километра», посвящённая репрессированным, так или иначе прошедшим через город. В феврале 2009 г., во время 27-го цветаевского фестиваля поэзии, был открыт сад Марины и Анастасии Цветаевых, на территории, которую городские власти передали музею.
Недавно, в июле 2012 г. я получила от учёного секретаря музея Эльвиры Калашниковой посылочку, которую мне вручила жительница Ашдода, актриса Анна Гланц-Маргулис. Она выступила на 31-ом поэтическом Цветаевском фестивале с моноспектаклем «Я любовь узнаю по боли» - о семи мужчинах, сыгравших важную роль в жизни и творчестве Марины Ивановны. Мне посчастливилось увидеть инсценировку в Ашдоде. Его сопровождает музыка композитора из Нагарии Златы Раздолиной. «Я любовь узнаю по боли всего тела вдоль».
Посылка обрадовала. За прошедшие годы музей издал несколько буклетов, небольшую книгу переписки А.И.Цветаевой с племянницей её второго мужа Маврикия Александровича Минца и второй альманах «Александровская слобода». В книжках альманаха – новые графические работы моего знакомца А.Панина и его сотоварищей. Меня первый выпуск неожиданно обрадовал описанием города Скопина – спутника более крупного Александрова. Ведь именно в Скопине волей причудливых поворотов «красного колеса» Октябрьского переворота родился потомок литовских евреев, внук шауляйского, затем – после выселения в 1914 г. евреев указом царского правительства из приграничной полосы в глубь России - рыбинского раввина Исаака Файнберга. В нашем семейном архиве сохранилась его фотография – мудрого еврея с окладистой бородой, в ермолке, посланная им репрессированному сыну–шойхету (резнику) Боруху, готовящемуся тоже стать раввином и сгинувшему на «трудовом фронте» в возрасте 22 лет. Как он и его жена Хана, жители литовского Шауляя, а затем верхневолжского Рыбинска, где состоялась их хупа (специальный шатёр в синагоге при ритуале бракосочетания по еврейскому обычаю), оказались в Скопине, где 27 апреля 1930 г. у них родился сын Авраам (мой будущий муж, будущий писатель и академик) – сие тайна, которую моя свекровь, продукт дрожащего от страха молчаливого поколения, вымуштрованного жестоким периодом сталинских репрессий, унесла с собой в могилу. От рассказов об истории семьи она уходила, боясь «подмочить» биографию сына и невестки, то есть меня. Где молодой невольник сгинул в начале 30-х годов, ещё до разгула Большого террора? Может быть, и близ Александрова. Все запросы свекрови в разные инстанции, вплоть до «всесоюзного старосты» М.И.Калинина и Н.К.Крупской, остались без ответа. Да, перекрещение судеб непредсказуемо. Поневоле приходят на ум цветаевские строки из «Стихов сироте»:
Нет сосны такой прямой
Во зелёном ельнике,
Оттого, что мы с тобой –
Одноколыбельники.
Не для тысячи судеб –
Для единой родимся.
Ближе, чем с ладонью хлеб,
Так с тобою сходимся…
«КРАСНОЮ КИСТЬЮ РЯБИНА ЗАЖГЛАСЬ»
В мае 1991 г.моему мужу, в промежутке между занятиями со студентами - очниками и заочниками, неожиданно предложили двенадцатидневную семейную путёвку в дом отдыха «Берсут» на реке Каме. Он с радостью согласился, заранее предвкушая возможность путешествия на «Ракете» - катере на подводных крыльях – в расположенные поблизости Чистополь и Елабугу. И вот я в этих уютных городках, в музее Б.Л.Пастернака в Чистополе, на родине героини 1812 г. Надежды Дуровой и выдающегося художника Ивана Шишкина в Елабуге, ставшей последним земным приютом Марины Цветаевой. Супруг приболел, и я с трепетом ступила на елабужскую землю одна. Дом-музей И.И.Шишкина, в создании которого активно участвовал мой муж в период работы старшим научным сотрудником изомузея Татарстана - головной организации, оказался на ремонте. Заведующая Светлана Васильевна Бобкова, хорошо помнившая А.Б.Файнберга, провела по сиротливым, забрызганным побелкой залам со свернутой экспозицией и выделила музейного работника, чтобы проводить меня к дому, где трагически оборвалась жизнь Марины Ивановны. Супругам Бродельщиковым, первоначальным хозяевам избы, в которую поселили эвакуированную москвичку с сыном Муром (Георгием), успели надоесть вереницы посетителей, и они продали дом. Новая хозяйка Анна Георгиевна Полтанова всех подряд не привечала. Но меня провожала знакомая ей экскурсовод шишкинского музея, и передо мной радушно распахнулись двери. Внимательно осматриваю интерьер. В домике, залитом в тот майский день солнцем, ухоженно, чисто, мебель городская, современная, на почётном месте телевизор. В той части помещения, где ютилась Цветаева с сыном, теперь спальня хозяев. Перегородка по-прежнему, как это принято в крестьянских избах, не доходит до потолка. Злополучные сени, где произошла трагедия, сверкали свежеокрашенным масляной краской полом, их заполняла домашняя утварь. Крюк с потолка извлёк ранее Евгений Евтушенко для передачи в Центральный государственный архив литературы и искусства. В конце 90-х годов мы посетили его вечер в Ашдоде, где живём с момента репатриации. У меня был с собой посвящённый М.И.Цветаевой сборник стихотворений различных поэтов, включавший и евтушенковский «Елабужский гвоздь». Я открыла эту страницу и взяла у Евгения Александровича автограф. А вот как «одиночества верховный час» описывает мой муж А.Файнберг в стихотворении «Петля Цветаевой»:
Как хотели в Россию вернуться
Муж и дочь! Сколько сладостных снов!
Что им голос: «Легко обмануться!»,
Опасенья парижских умов?
Поначалу наградой – свобода.
Подозрительность – счастье смела.
Клевета с ярлыком: «Враг народа» -
Навалилась, за горло взяла.
Заметалась Марина от страха:
«Нет вины! Правда где? Кто спасёт?».
А вокруг миражом – горы праха.
На сердцах у властей – крепкий лёд.
Быт без средств, без надежд, одинокий.
Судомойкою взять не хотят.
Всё ушло. Куст рябины далёкий…
Мозг в огне. Взрывы памяти – ад.
Тишь в избе. Вот и крюк. Есть верёвка.
«Муж, дочь, сын, всё земное – прощай!».
Мимо шествовал хитрый и ловкий
Сокрушительный сталинский рай…
В момент моего посещения печального дома, к которому не зарастает народная тропа, на нём была установлена мемориальная доска. В зале на специальном столике лежали некоторые издания книг М.Цветаевой и стопка ксерокопий с её известной фотографии 1924 г., изготовленных Бухаринским благотворительным фондом из Набережных Челнов, шефствовавшим в тот момент над мемориальным домиком. Я взяла одну ксерокопию на память.
В 1992-ом - году столетия поэтессы - на средства межрегионального банка «Континенталь» по инициативе его президента Леонида Григорьевича Онушко в двухэтажном доме по ул. Казанской был создан Литературный музей М.И.Цветаевой. С его экспозицией я знакома только по фотографиям, которые мне любезно присылают с берегов Камы директор Елабужского историко-культурного и литературного заповедника Гульзада Ракиповна Руденко и заведующая Литературным музеем и Домом памяти М.Цветаевой Равиля Раисовна Брускова.
В издающемся краеведами-энтузиастами «Музейном вестнике» № 34 за январь 2006 г. опубликована информация Елены Поздиной, тогдашней заведующей Литературным музеем (ныне, к сожалению, из-за болезни перешедшей на инвалидность) «География расширяется», в которой содержится тёплый отзыв о моей подаренной музею книге «Серебряные нити поэзии» (Израиль, 2005). В этом же выпуске «Вестника» приведён отзыв Ольги Трухачёвой, внучатной племянницы Марины Ивановны: «Память, память, мемориал, Дом памяти. Пусть она живёт во век. Огромное Вам спасибо и низкий поклон. Я сама и постараюсь, чтобы мои дети, несли это через всю нашу жизнь. Мы будем равняться на вас в своей жизни».
В Лит. музее и Библиотеке Серебряного века, которая тоже создана в Елабуге, имеются все вышедшие после отъезда из России книги Авраама Файнберга и мои с 1997 по 2011 гг. После смерти мужа я выслала в подарок вторые экземпляры изданий, чтобы хватило всем.
А первыми книгами, посланными нами в Елабугу, были «Еврейское сердце» (стихи и поэмы, Тель-Авив, 1997) с вышеприведённым стихотворением «Петля Цветаевой» и дилогия «Сверхдержава Авраама» (Тель-Авив, 1998), в частности, содержащая эссе о И.И.Шишкине и М.И.Цветаевой. Вот какой отзыв в том далёком уже году прислала мужу от имени сотрудников Лит.музея Надежда Валеева: «С большим интересом мы прочитали Вашу книгу. Она поражает душевностью. Читать автобиографическую прозу всегда интересно. Аркадий Борисович (российское имя мужа), повествуя о себе, о времени, сумел создать галерею своих современников – представителей разных искусств».
Тогда же земляки-татарстанцы прислали очень качественные фотоснимки цветаевских мест в Елабуге, Александрове, деревне Усть-Ивановское в Башкирии. Конечно, нашей радости не было предела.
Поражает размах деятельности целеустремлённых елабужан. К 110-летию со дня рождения М.Цветаевой архитектор города Фарид Шахисултанович Галлиев разработал проект мемориального комплекса. Предлагалось соединить воедино все географические точки, связанные с именем Марины Ивановны: Дом памяти, где прошли последние дни её жизни, Литературный музей, Библиотеку Серебряного века, Литературное кафе «Серебряный век», «платьемойню», где полоскали выстиранное бельё, церковь Покрова Божьей Матери, а также Петропавловское кладбище с ведущей к нему рябиновой аллеей. Сердцевиной единого ансамбля намечалась площадь с установленным на ней бюстом Поэта. Так и поступили. Бюст изготовили московские скульпторы Головачёв Александр Васильевич и Демченко Владимир Андреевич – члены Союза архитекторов Москвы, долгое время работавшие в Казанском Кремле. Об этом мне детально сообщила Равиля Брускова. По Интернету мне прислали новые фото, большинство которых я разместила на уже упомянутом сайте журнала «Русское литературное эхо» в августе 2011 г. В Доме памяти воссоздана мемориальная обстановка августа 1941 года.
А 2 мая 2012 г. я получила электронное письмо от Равили Раисовны, где она по моей просьбе подробнейшим образом рассказывает о мероприятиях, приуроченных к 120-летию Поэта. Кое-что прошло, кое-что в процессе подготовки. Поражают «размаха шаги саженьи».
Приведу выборочно некоторые факты. В феврале нынешнего 2012 г. в рамках Первой Республиканской научно-практической конференции для школьников и студентов работала секция «Москва! Какой огромный Странноприимный дом!...». Заслуживает поддержки идея вовлечения молодёжи в цветаеведение. Ведь именно будущим поколениям хранить Память. Заповедник готовит к изданию сборник лучших докладов.
24 февраля открылась новая экспозиция Литературного музея Цветаевой. Научную концепцию разработали О.Ю.Печенкина и Р.Р.Брускова, художественное решение принадлежит Заслуженному деятелю культуры республики Рабису Саляхову. Уникальность музею придают мемориальные предметы семьи М.И.Цветаевой: бумага для записей, посуда, орехоколка, прядь волос Марины Ивановны, пудреница и ножичек из Туруханской ссылки Ариадны Эфрон.
А 20-23 августа 2012 г. пройдут Шестые Международные Цветаевские чтения «Дух – мой сподвижник и Дух – мой вожатый». Направления работы конференции многообразны: поэзия М.Цветаевой в восприятии читателей 21 века; переводы; цветаевское музееведение, межмузейное партнёрство и т.д. Запланировано вручение 1У литературной премии имени М.И.Цветаевой.
Ах, как прав был Сергей Эйзенштейн, когда утверждал, что правда всегда торжествует, только иногда не хватает жизни, чтобы дождаться её торжества…
Но вернусь в май 1991 года. После посещения избы – последнего пристанища Марины - сотрудница шишкинского музея вывела меня на большое шоссе и указала дорогу на Петропавловское кладбище. Я вошла в ворота этого старинного места последнего земного приюта людских душ. Скорбно постояла возле помпезного памятника, установленного произвольно на деньги Литературного фонда. В своё время приезжавшая в Елабугу Анастасия Цветаева написала на дощечке, что сестра «захоронена в этой стороне кладбища», обозначив условную могилу крестом из водопроводных труб. Но с её мнением чиновники не посчитались.
Затем профессор Ульяновского педагогического института Лилит Николаевна Козлова, произведя свои изыскания, заявила, что место подлинного захоронения – левее официальной могилы, ближе к забору. Анастасия Ивановна оказалась солидарной с её мнением. Серия газетных статей Л.Н.Козловой была мне знакома, и под начавшим накрапывать дождём я разыскала холмик с заказанной ульяновской исследовательницей низкой металлической оградой, в торцы которой вмонтированы буквы «МЦ».
На полянках у забора буйно цвела земляника. Вспомнились строки, написанные ещё в 1923 г.: «Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет». Словно молодая Марина предвидела место своего вечного покоя … Бережно выкопав один кустик цветущей земляники, я пересадила его на обложенный дёрном холмик, возвышавшийся за низкой оградкой. Хотелось верить, что набирающий силу дождик польёт саженец, и он приживётся. Тут же родилось название планируемой мною статьи: «За меня потоки и потомки».
О своём появлении на свет по старому стилю 26 сентября (8 октября по новому стилю) 1892 г. Марина сообщила:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
И своё посмертное бытие она предсказала:
К тебе, имеющему быть рождённым
Столетие спустя, как отдышу, -
Из самых недр, как на смерть осуждённый,
Своей рукой пишу…
Со мной в руке - почти что горстка пепла –
Мои стихи! – я вижу: на ветру
Ты ищешь дом, где родилась я – или
В котором я умру…
«О, КУПИНА НЕОПАЛИМЫХ РОЗ!»
Завершить своё очень личное повествование мне хочется лаконичным освещением темы «Цветаева и евреи».
В 1998 г. в Ашкелоне я выступила с докладом «Поэты серебряного века и еврейство». Научную конференцию организовал Международный центр научных исследований и практики творчества. Тезисы доклада опубликованы в ежегоднике этого центра № 4 (Ашкелон, 2000). Затронут и цветаевский аспект. Напомню некоторые факты.
Отец мужа Цветаевой Яков Константинович Эфрон (1854-1909) родился в большой еврейской семье строительного подрядчика в Ковно. В 1885 г. Яков Эфрон принял лютеранское вероисповедание, чтобы иметь возможность жениться на Елизавете Петровне Дурново. Её отец был гвардейским штаб-ротмистром, мать Е.Н.Посылина происходила из купечества. Брак был заключён в Марселе. Елизавета Дурново и Яков Эфрон состояли членами партии «Народная воля». У них родилось восемь детей, трое из которых умерли в младенчестве.
Когда их 17-летний сын Сергей Эфрон женился в 1912 г. на Марине Цветаевой, уже скончался Яков Эфрон, трагически ушли из жизни (суицид) в 1910 г. его мать и брат Константин. А в 1914 г. в Москве умер от туберкулёза брат Пётр. Остались только две сестры Елизавета и Вера.
До самого возвращения на родину Марина Ивановна заботилась о могиле Якова Константиновича, Елизаветы Петровны и Константина на Монпарнасском кладбище в Париже. Заплатила вперёд за место. Надгробие простояло до 1982 г., когда кончился срок оплаты.
Хотя Сергей Эфрон был сыном лютеранина, Марина гордилась, что в нём «слились две древних крови». Широко известно, сколько наших соплеменников было среди друзей сестёр Цветаевых. Второй муж Анастасии Ивановны врач Маврикий Минц, которому посвящено стихотворение Марины «Мне нравится, что вы больны не мной, //Мне нравится, что я больна не вами», тоже еврей. Как и гражданский муж Ариадны Сергеевны Эфрон Самуил Гуревич - одна из последних невинных жертв разнузданной антисемитской политики финального периода кровожадной эпохи культа личности И.В.Сталина.
Мне импонирует утверждение М.Цветаевой: «В сем христианнейшем из миров поэты – жиды».
Со стихотворением «Евреи» (1916 г.) я ознакомилась по американскому изданию «Ардис».
Кто не топтал тебя – и кто не плавил,
О, купина неопалимых роз!
Единого, что на земле оставил
Незыблемого по себе Христос:
Израиль! Приближается второе
Владычество твоё. За все гроши
Вы кровью заплатили нам: Герои!-
Предатели! - Пророки! – Торгаши!
Звучит вызывающе даже сегодня.
В письме к одному из своих корреспондентов Марина Ивановна рассказывала о собрании неких малороссов в Париже. Далее цитирую Беллу Ахмадуллину: «Выступает человек, говорит про Гитлера и про евреев. Из зала кто-то: «Сам, небось, из жидов». Все молчат. Одна Марина Ивановна, совершенно беззащитная, совершенно покинутая всеми, встаёт и говорит: «Хам-ло!». Тот по-французски, видимо, говорит, что не понимает. Далее – из письма Цветаевой: «Я: «Не поняли? Те, кто вместо еврей говорит жид и прерывает оратора, те хамы. (Пауза и, созерцательно): «Хам-ло!». Засим удаляюсь. (С каждым говорю на его языке)».
Приведя этот факт в своём выступлении в московском Литературном музее в 1978 г., Белла Ахатовна отметила в Цветаевой «ненависть ко всякому подавлению. Мы говорили о собаках, которые божество. (О.Ф. – Имеется в виду любовь сестёр Цветаевых к собакам). Сюда же, кажется, относятся поэты, негры, евреи, то есть все, которые подлежат гонению, все, которые рискуют быть обиженными человечеством», - заключила Б.Ахмадуллина свою мысль.
В наш век незатухающего антисемитизма на всех континентах планеты поступок Цветаевой нельзя не оценить. Поэт «через Летейски воды» протягивает нам «две руки».
И грустно мне ещё, что в этот вечер
Сегодняшний – так долго шла я вслед
Садящемуся солнцу – и навстречу
Тебе – через сто лет.