21 век – воистину век чудес. Благодаря Интернету у меня обнаружился в Москве родственник – троюродный брат по отцовской линии Яков Хайкинсон. Велика вероятность, что его дед Симон Яковлевич Хайкинсон и мой дед Мендель Янкелевич (по -русски его звали Михаил Яковлевич) Хайкинсон – родные братья. Обменялись фотографиями – сходство налицо, как и некоторые биографические детали. Началась переписка по электронной почте, разговоры по скайпу. Я выслала Якову и его жене Наташе Михайловской – внучке знаменитого писателя Н.Г.Гарина-Михайловского – свои книги, в том числе «Серебряные нити поэзии» и «Душ золотые россыпи», включающие в числе прочего очерки о М.И. Цветаевой «Жаркой рябины горькая кисть» и об А.С.Эфрон «Ариадна, дочь Марины». Оказалось, что Яков не только поклонник творчества Цветаевой, обладает большой личной «цветаевской» библиотекой, но и причастен к некоторым моментам биографий великомучеников кровавого сталинского режима - великой поэтессы, её талантливой дочери и погибшего на фронте 19-летнего сына Георгия (Мура).
Сивилла! Зачем моему
Ребёнку такая судьбина?
Ведь русская доля - ему…
И век ей: Россия, рябина…
Марина Цветаева, «Але».1918 г.
Я, что в тебя – всю Русь
Вкачала – как насосом!
Бог видит – побожусь! –
Не будешь ты отбросом
Страны своей.
Марина Цветаева, «Стихи к сыну». 22 января 1932 г.
Но изложим всё по порядку. Яков Михайлович ( Моисеевич) Хайкинсон, впоследствии начальник проектно-конструкторского отдела, главный конструктор по вооружению надводных кораблей Военно-морского флота СССР, имеющий звание Заслуженного изобретателя Российской Федерации, родился в Ташкенте 18 ноября 1926 года.
Его отец, уроженец Одессы, заведовал издательским отделом Ташкентского Научно-исследовательского института хлопководства и позже – отделом распространения в издательстве «Правда Востока». В мае 1932 года отца пригласили в Москву в Журнально-газетное объединение отвечать за распространение изданий, фактически одним из заместителей Михаила Кольцова. К сожалению, через год отец умер от сыпного тифа. Якова не покидает ощущение, что если б не ранняя смерть отца, то Моисей Симонович Хайкинсон, как и его шеф, герой гражданской войны в Испании, талантливый писатель и дипломат Михаил Кольцов (настоящая фамилия Фридлянд) пал бы жертвой репрессий периода культа личности.
Мать Якова, Фанни Исаевна, в девичестве Табачникова, тоже одесситка. Родители Якова почти ровесники: он – 1903, она – 1902 года рождения. Они жили в одном доме. Любовь, что называется, с детства. Фанни закончила знаменитую гимназию Жаботинского, директором которой была родная сестра Зеева (Владимира), училась в народной консерватории по классу фортепьяно у композитора Раухвергера. Кроме того, брала частные уроки французского и хорошо владела этим языком. Самостоятельно изучила машинопись и уже с восемнадцати лет работала в различных советских учреждениях Одессы (1920-1925). По переезде в Ташкент устроилась машинисткой в газету «Кзыл Узбекистон». После смерти отца Якова, последовавшей в Москве 19 мая 1933 г., уже в июле этого же года Фанни поступила секретарём-машинисткой в Журнально-газетное объединение; в сентябре была переведена в журнал «За рубежом», где проработала до марта 1938 года, когда журнал прекратил существование. В это время она освоила специальность технического редактора и в апреле 1938 г. назначается заведующей иностранной библиотекой и техническим редактором (с апреля 1938 г.- исполнительным редактором) журнала «Наша страна», а с мая 1938 г. - Фанни в газете «Дойче цайтунг». В январе 1939 г. её перевели техредом в редакцию «Ревю де Моску» при входившем в Жургаз объединении «Международная книга», где добросовестная труженица, с рядом благодарностей в трудовой книжке, ворошиловский стрелок, трудилась до июля 1941 года, оставив службу в связи с эвакуацией в Ташкент – в этом глубоком тылу жили родители её покойного мужа и их внук - её единственный сын Яша, приехавший в гости на летние каникулы в начале июня 1941 года…
И вот тут начинается скрещение судеб. Дадим слово главной героине этого очерка. В автобиографии она написала:
«Я, Ариадна Сергеевна Эфрон, родилась 5 /18/ сентября 1912 г. в Москве. Родители – Сергей Яковлевич Эфрон, литературный работник, искусствовед. Мать – поэт Марина Ивановна Цветаева. В 1921 г. выехала с родителями за границу. С 1921 по 1924 г. жила в Чехословакии, с 1924 по 1937 г. – во Франции, где окончила в Париже училище прикладного искусства Art Publicite (оформление книги, гравюра, литография) и училище при Луврском музее Ecol du Louvre – история изобразительных искусств. Работать начала с 18 лет; сотрудничала во французских журналах «Россия сегодня» (“Russie d, Auyourd, hui”, “Франция – СССР» («France – URSS), «Пур-Ву» («Pur – Vous»), а также в журнале на русском языке «Наш Союз», издававшемся в Париже советским полпредством (статьи, очерки, переводы, иллюстрации). В те годы переводила на французский Маяковского, Безыменского и других советских поэтов. В СССР вернулась в марте 1937 г., работала в редакции журнала «Ревю де Моску» (на французском языке), издававшимся Жургазобъединением; также писала статьи, очерки, репортажи; делала иллюстрации, переводила.
И 1939 г. была арестована (вместе с вернувшимся в СССР отцом) органами НКВД и осуждена по статье 58-6 Особым совещанием на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. В 1947 г. по освобождении работала в качестве преподавателя графики в Художественном училище в Рязани, где была вновь арестована в начале 1949 г. и приговорена, как ранее осуждённая, к пожизненной ссылке в Туруханский р-н Красноярского края; в Туруханске работала в качестве художника местного районного дома культуры. В 1955 г. была реабилитирована за отсутствием состава преступления.
Вернувшись в Москву, подготовила к печати первое посмертное издание произведений своей матери. Работала и работаю над стихотворными переводами. Сейчас готовлю к печати сборник лирики, поэм, пьес М.Цветаевой для Большой серии Библиотеки поэта.
Мать, Марина Ивановна Цветаева, вернувшаяся в 1939 г. в СССР вместе с сыном Георгием, погибла 31 августа 1941 г. в Елабуге на Каме, где находилась в эвакуации. Брат Г.С.Эфрон погиб на фронте в 1943 г.
Отец, Сергей Яковлевич Эфрон, был расстрелян в августе 1941 г. по приговору Военного трибунала. Реабилитирован посмертно за отсутствием состава преступления.
А.Эфрон
7/11-63».
За этими протокольными строками стоит трагедия четырёх светлых жизней.
Немало действующих лиц соприкасалось так или иначе с каждой из них.
Интересные данные приводят исследователи биографии дочери Марины Цветаевой – профессор Тартусского университета в Эстонии Роман Сергеевич Войтехович, защитивший и кандидатскую, и докторскую диссертации по творчеству М.И.Цветаевой, и его добровольная помощница, волонтёр-цветаевед, инженер из Иркутска Инна Георгиевна Башкирова.
Я.М.Хайкинсон (в центре) с Р.С.Войтеховичем и И.Г.Башкировой. Москва, 12 октября 2007 г.
Они скрупулёзно изучают переписку Ариадны Сергеевны с писательницей и переводчицей Лидией Григорьевной (Гиршевной) Бать и готовят комментарии к штрихам биографий упоминающихся в переписке персоналий. 142 сохранившихся письма передала Р.С.Войтеховичу родственница Л.Г.Бать.
Эфрон и Бать познакомились в редакции ежемесячного журнала «Ревю де Моску» вскоре по приезде Али из Парижа 18 марта 1937 г. и, видимо, почти сразу подружились. А.С.Эфрон взяли в Жургазобъединение сначала по договору, а с 1 января 1938 г. зачислили в штат. Годы спустя Ариадна писала Лидии: «…ты для меня – кусок моей молодости и счастья, потому что счастлива я была – за всю свою жизнь – только в тот период с 37 по 39 год в Москве и только в Москве». Аля имеет в виду годы своей близости с гражданским мужем, журналистом Самуилом Давидовичем Гуревичем (Мулей), расстрелянным сталинско-бериевской бандой 31 декабря 1951 г. - в период сфабрикованного «дела» С.Михоэлса и Еврейского Антифашистского комитета. Пока был в фаворе, С.Гуревич действенно помогал Ариадне облегчить её участь в северных лагерях Коми АССР и Мордовии. Она писала литературоведу В.Н.Орлову 17 ноября 1961 г.: «Муж был такой, какой даруется единожды в жизни, да и то не во всякой».
В тот же «золотой» период состоялось знакомство с Фанни Хайкинсон, работавшей, как сказано выше, в «Ревю де Моску» техническим редактором. Об этом факте свидетельствует сама Ариадна Сергеевна в письме Л.Г.Бать в Киев от 17 января 1939 года (единственное сохранившееся довоенное письмо):
«У нас жизнь бьёт ключом. Красноармейский номер сдали в печать только 9-го числа, работая, как безумные. “Un your au camp” («Один день в лагере» - название очерка А.Эфрон) пошёл без изменений, с несколькими, правда, вычерками. Вдохновилась на 10 страниц, осталось 8».
Мой вновь обретённый родственник прислал по интернету в виртуальном варианте книжку писателя Юрия Чернова «Ключи Ариадны» с подзаголовком «Неопубликованные письма Ариадны Эфрон» (Москва, РИФ «РОЙ», 2004). Именно 14-летний начинающий стихотворец Юра Чернов из Одессы – герой очерка А. Эфрон «Один день в лагере». В конце 1938 года Юра ездил по воскресеньям в санаторий близ знаменитой Аркадии, где отдыхал его папа. В столовой за одним столом с отцом сидел молчаливый мужчина, который как-то обмолвился: «В твоём классе есть хоть один Андрей? А я – Андреев». Заметив любовь мальчика к книгам, Андреев спросил Юру: «Любишь читать?». Услышав от отца, что парнишка и сам пописывает, сосед неожиданно оживился:
- Вот и отлично! Ко мне приедет дочь, она работает в московском журнале. Она наверняка поможет вашему сыну.
Сергей Яковлевич Эфрон и Ариадна. 1935 г.
Ю.Чернов пишет: «Волна радости окатила меня, вскоре сменившаяся огорчением. Мне предстояло месяц провести в пионерском лагере, и такая желанная встреча срывалась».
Но печаль оказалась преждевременной. Узнав от отца адрес Юры, московская журналистка сама приехала на прощальный костёр в пионерский лагерь.
Подростка удивил более чем скромный вид Али, как назвалась столичная гостья. Ситцевый полинялый сарафан, на ногах невиданные в России босоножки: подошва и тонкая перепонка, на которой она держалась. Запомнились запылённые пальцы. Заметив растерянность Юры, Аля присела на соседний пенёк и рассказала о журнале, издающемся на французском языке, тираж которого отправляли в Париж. «Аля готовила номер, посвящённый детям нашей страны, собиралась написать очерк о нашем лагере», - вспоминает Ю.Чернов. В конце осени пришла бандероль с журналом «Ревю де Моску» № 8, 1938 год. Красным были отмечены места, где поминалось имя Юрия и выделенные шрифтом его стихи о Красной Армии, которые пионер читал на прощальном костре. «Родители ходили с журналом к знакомым, владеющим французским, и слушали перевод, как-то по – новому взглядывая на меня», - продолжает Ю.Чернов.
Ариадна писала юному корреспонденту почти каждый месяц, присылала бандероли с книгами по стихосложению, доброжелательно разбирала его стихи, отмечая слабые места и поощряя находки. Так длилось примерно год. Связь оборвалась внезапно. Юра послал запрос в редакцию. В ответ – молчание. Рассказал обо всём отцу. Тот побледнел, напрягся и дрожащим голосом произнёс: «Прекрати посылать запросы!».
Минуло почти 60 лет. В доме творчества в Переделкине Ю.Чернов раскрыл один из толстых журналов с главами из книги Виталия Шенталинского «Рабы свободы». Привлекло название «Марина. Ариадна. Сергей». Прочитал строки Али, приколотые к «делу» на Лубянке:
«Когда я была арестована, следствие потребовало от меня: 1) признания, что я являюсь агентом французской разведки, 2) признания, что моему отцу об этом известно, 3) признания в том, что мне известно со слов отца о его принадлежности к французской разведке, причём избивать меня начали с первого допроса.
Допросы велись круглосуточно, конвейером, спать не давали, держали в камере босиком раздетую, избивали резиновыми «дамскими вопросниками», угрожали расстрелом...».
Ю.Чернов был потрясён. Он пишет: «Неужели это она?» - буравила меня мысль, я ещё боролся со страшным предчувствием, я не мог, не хотел в это поверить! Но чем больше я погружался в чтение, тем неопровержимее становились факты.
После предательства советского разведчика Игнатия Рейсса чекисты-разведчики были отозваны из Парижа в Москву. Среди них и муж Марины Цветаевой – Сергей Яковлевич Эфрон, которому, по свидетельству его дочери, присвоили кличку «Андреев».
… Аля была ещё жива, когда сбылось её пожелание: в 73-ем появилась моя книга в переводе на другие языки. Может быть, что-нибудь из написанного мною порадовало бы её, ведь она первая так заботливо опекала незадачливого подростка-стихотворца, излучала столько тепла, доброты, сердечности. А я не мог придти к ней в чёрные дни её растоптанной жизни.
Услышит ли она меня? Пока я жив, она будет жить во мне, милая горлинка, не допевшая свою песню…».
Таков неожиданный комментарий к очерку Ариадны Эфрон в журнале «Ревю де Моску», упомянутому в письме к Л.Г.Бать.
Далее в том же письме к Лидии Григорьевне читаем: «Не помню, при тебе ли поступила к нам Фанни Хайкинсон в качестве техреда, удачно заменив небритого Гришу. Работает она не на страх, а на совесть».
Поскольку не хочу подсахаривать и лакировать, то цитирую и окончание вышеприведённого абзаца: «…но почему-то действует мне на нервы. Очевидно, я в глубине души большая стерва! Вот не люблю и кончено. Вот люблю и кончено. И ни вправо, ни влево».
Справедливости ради надо заметить, что Ариадна строга и к своей многолетней адресатке – единственной из коллег, кому удалось побывать на Болшевской даче. В письме к своей тёте А.И.Цветаевой от 6 января 1945 г. А.С.Эфрон называет приятельницу «моя сослуживица, бездарная журналистка, безумная поклонница мамы Лида Бать». Правда, позже Аля хвалила некоторые труды Л.Бать, в частности, книгу об Алишере Навои.
Та же двойственность, как отмечает профессор Р.С.Войтехович в своих заметках «Ариадна Эфрон в письмах Л.Г.Бать», эксклюзивно переданных в 2007 г. при встрече Якову Хайкинсону, сквозит и в одном из ташкентских писем Г.Эфрона сестре: «Какое-то бессознательное лицемерие вошло в её характер; не люблю хитрящих людей – и особенно, опять-таки, в литературе. Тем не менее часто к ней захожу: совсем одному быть всё-таки невозможно, да хоть и на словах тобой кто-то интересуется; кроме того, она очень тепло вспоминает о тебе, и мне это очень приятно». (От автора: В период недолгой эвакуации из Елабуги в Ташкент Мур (Георгий Эфрон) встречался с эвакуированной туда же Л.Г.Бать. Чтобы не возвращаться к теме, напомню, что в книге Р.Б.Вальбе «А душа не тонет… Письма А.С.Эфрон 1942-1975. Воспоминания» (Москва, издательство «Культура», 1996, оригинал-макет финансирован Музеем М.И.Цветаевой в Болшеве) на стр. 259 Ариадна очень тепло отзывается о брате, 16-летнем подростке, который после трагического ухода из жизни гениальной матери сумел продать кое-какие скудные вещи, на вырученные деньги вывезти архив М.И.Цветаевой сначала в Ташкент, а оттуда – в Москву. Тем самым он спас в перипетиях военного лихолетья бесценные документы и памятные предметы).
Ни к городу и ни к селу –
Езжай, мой сын, в свою страну, -
В край – всем краям наоборот! –
Куда назад идти – вперёд
Идти, особенно тебе,
Руси не видывавшее
Дитя моё…Моё? Её –
Дитя!
Марина Цветаева, «Стихи к сыну», январь 1932 г. Курсив М.Ц.
Во многом благодаря и этому самоотверженному поступку совсем юного, но не растерявшегося брата Ариадна Эфрон, получив свободу после 16 лет заточения в лагерях и ссылке, смогла развернуть неутомимую деятельность по увековечению памяти «цевницы русской поэзии» (выражение уроженца города Елабуги писателя Станислава Романовского, который 10-летним мальчишкой стоял у гроба Марины Ивановны, не ведая, КОГО хоронят).
Были мы – помни об этом
В будущем – верно, лихом!
Я – твоим первым поэтом,
Ты – моим лучшим стихом!
Скрещение судеб таково, что мой троюродный брат Яков Хайкинсон, как вычислила И.Башкирова, работая 16-летним в 1942 г. в Ташкенте в мастерских «Окна ТАСС», вполне мог встречаться с Муром, не зная, кто это. Г.С.Эфрон был на год старше Якова, тоже устроился в «Окна ТАСС». Об этом вспоминают очевидцы, которых разыскала пытливая иркутянка.
Вот выдержки из записанной на диктофон Инной Георгиевной беседы Я.М.Хайкинсона (Х) с Р.С.Войтеховичем (В) и И.Г.Башкировой (Б) 12 октября 2007 г, когда цветаеведы приехали в Москву на осенние Цветаевские чтения и посетили Якова у него дома, в Первом Боткинском проезде, дом 6:
«Х. А Борис Ефимов (Фридлянд, родной брат Михаила Кольцова) каждый день приходил в редакцию «За рубежом», в каждый номер рисовал, а я перерисовывал. Он приходил и говорил:- Интересно, где ты, а где я нарисовал? Знаете, так, шутя. А я любил рисовать эти карикатуры, это передалось мне на всю жизнь.
Б.: Не сохранились?
Х.: Сохранились, где я перерисовывал, они у меня там и лежат. А потом, когда уже учился, рисовал карикатуры в институте – в газете, в Ташкенте – в «Окнах ТАСС».
Б.: Наравне с Муром.
Х.: Там рисовать не приходилось, там я был рабочим-трафаретчиком. Рисовали только Борис Ефимов, Кукрыниксы. Присылали туда плакаты, рисунки. Их копиисты увеличивали… Стихи писал Безыменский. Разные были авторы. Там человек 30-40 работало, был, наверное, и Мур, как узнать? Мальчишек было много…
Это был огромный сарай, и стояли длинные столы, штук 10 или 15. И по два человека около стола, друг против друга. Кто-то вырезал трафарет, один цвет сначала, делали меточки, мы трафаретили, передавали на соседний стол, там трафаретили по этим меточкам другой цвет, и к концу выходил уже готовый плакат».
Таковы были военные будни в глубоком средне-азиатском тылу, куда судьба забросила, по приглашению А.А.Ахматовой, жившей в столице Узбекистана в одном доме с Л.Г.Бать, в числе других «выковыренных» (так образно старожилы называли эвакуированных) и сына повесившейся в Елабуге М.И.Цветаевой, для которой в городке на Каме пробил «одиночества верховный час»…
Мой троюродный брат оказался эпизодическим лицом и невольным свидетелем-современником в этой драматической истории шекспировского размаха.
Но вернёмся к переписке сестры Мура. Критически относясь к личности Лидии Григорьевны, Ариадна подтверждает простую истину о том, что наши недостатки являются продолжением наших достоинств. Невзирая на нелицеприятные реплики в адрес подруги, теплота их отношений была взаимна. В письме из Туруханской ссылки читаем: «Да, дружок мой милый, вот уже скоро двадцать лет, как мы знакомы, и вдруг, на расстоянии многих тысяч километров выяснили, что не только знакомы, но и очень близки, так по простому, так бесхитростно и доверчиво, как могут быть только родные люди…».
Мой родственник Яков Хайкинсон ежедневно бывал в помещении издательства, где с 1933 г. работала его мать. Он хорошо знал Лидию Григорьевну, женщину приятной наружности, среднего телосложения, с которой Фанни Исаевна приятельствовала; полную, грузную Сесиль Францевну Дюсиметьер; невысокого, подвижного Александра Иосифовича Дейча (соавтора Л.Г.Бать); писателя Александра Константиновича Розовского, однокашника М.Кольцова и А.Дейча по киевской гимназии; видел Михаила Кольцова, который был небольшого роста, как и его брат-карикатурист Борис Ефимов;, секретаря парторганизации Льва Подкаминера (он погиб на фронте во время войны); декабристку наших дней, последовавшую в Сибирь вслед за осуждённым в разгар Большого террора мужем, режиссёром и монтажёром кино Иосифом Давыдовичем Гордоном, Нину Прокофьеву-Гордон (будущий секретарь К.Симонова); Самуила Гуревича, которого мама Яши называла просто Муля, и других сотрудников. Наверняка среди них была и Ариадна Эфрон, появившаяся в этом кругу в 1937 г. Яша - единственный мальчуган, который бегал ежедневно по кулуарам редакции, и его нельзя было не заметить. Он посещал детский сад по месту работы родителей во дворе Жургаза на Страстном бульваре, 11, попозже после школьных уроков обедал в ведомственной столовой, помнит повариху тётю Дуню. А потом свой досуг Яша проводил в соседнем сквере на Нарышкинском бульваре в немецкой группе. Такие группы до войны были очень распространены в Москве. Пожилые женщины немецкого происхождения собирали на частных началах группы из нескольких детей 7-10 лет, гуляли с ними и одновременно обучали, разговаривая по - немецки. А когда выдавалась плохая погода, собирались дома у наставницы, вживую продолжая изучать немецкий язык.
Яков помнит приехавшую с М.Кольцовым из Испании немецкую журналистку Марию Остен. Семью друзей этой женщины-антифашистки заключили в концлагерь немцы, она приехала в СССР с младшим отпрыском этой семьи Губертом, с которым Яша, приходя в Жургаз, общался на двух языках: поначалу Губерт плохо изъяснялся по - русски. Мария Остен вместе с М.Кольцовым написала книгу «Губерт в стране чудес».
Яков с матерью Фанни Исаевной Хайкинсон. 1936 г.
Журнал «Ревю де Моску» закрыли в 1941 г. в связи с началом Великой Отечественной войны. В издательстве «Международная книга» перед эвакуацией из столицы матери Якова выдали характеристику для трудоустройства на новом месте. Ф.И.Хайкинсон характеризуется как «активная общественница, честный, добросовестный товарищ». Она взяла документ в конце июля 1941 г., но эвакуироваться смогла только в августе. В Узбекистане работала в республиканской печати.
В ташкентский период старшеклассник Яков виделся не только с московской знакомой, маминой сослуживицей Лидией Бать, но и познакомился с будущим биографом Анны Андреевны Ахматовой писательницей Лидией Корнеевной Чуковской, встречался с ней в доме у учительницы литературы Евгении Митрофановны Смирницкой, которая жила недалеко от его школы в центре города и имела просторную отдельную квартиру, устраивая там литературные чтения. Л.К.Чуковская – автор очерка «Предсмертие», где она описывает последние дни жизни М.Цветаевой, её приезды из Елабуги в Чистополь буквально накануне трагического дня 31 августа 1941 г. Как и Ахматова, Чуковская повторно эвакуировалась в «азийский дом» (слова из стихотворения Анны Андреевны) из Чистополя.
В 1943 г. Яков закончил экстерном десятилетку, поступил в эвакуированный в Ташкент из Воронежа авиационный институт. Первокурсников традиционно послали на уборку хлопка. В конце октября, получив телеграмму матери о вызове с разрешением вернуться в Москву, прямо с хлопковой плантации Яков приехал домой и в начале ноября отбыл с матерью в столицу, где сразу же перевёлся в Московский авиаинститут (прославленный МАИ ).
Мать стала работать во французской редакции журнала «Советская литература на иностранных языках» издательства «Советская литература». Редакцию вышеупомянутого журнала возглавляла сподвижница В.И.Ленина Елена Дмитриевна Стасова, по партийной кличке «Абсолют».
Когда Е.Д.Стасова ослепла, Ф.И.Хайкинсон с коллегами организовала ежедневное чтение свежих газет на дому у Елены Дмитриевны, которая продолжала живо интересоваться событиями политической и культурной жизни. Однажды с подобным поручением мать отправила в Дом на Набережной, описанный Ю.Трифоновым, Яшу. Юноша выполнил свою миссию, а заодно его бесплатно накормили обедом из столовой, где брали в судках пропитание для Елены Дмитриевны и других старых большевиков.
Любопытно, что аналогичное событие произошло в конце 50-х - начале 60-х годов с моим мужем, казанским искусствоведом Авраамом Борисовичем Файнбергом, когда он приехал в Дом на Набережной к дочери В.В.Адоратского, чтобы упросить её уступить Музею изобразительных искусств Татарстана картину Н.Н.Фешина «Портрет Вареньки Адоратской». Полотно талантливого ученика И.И.Репина сейчас украшает экспозицию казанского музея, а мой ныне покойный муж, в ту пору молодой искусствовед, тоже был любезно накормлен обедом из этой же столовой на улице Грановского…
Возможно, в возглавляемом Е.Д.Стасовой журнале печаталась и Л.Г.Бать, ибо в письме к ней Ариадны, написанном в первой половине августа 1948 г. из Рязани, где узница оказалась после первой отсидки - восьми изнурительных лет северных сталинских лагерей, корреспондентка передаёт привет Фанни и Сесиль. И.Башкирова в «тройственной» беседе от 12 октября 1907 г. высказала предположение, что «раз она (Ариадна) вдвоём их упоминает, значит, они где-то вместе работали». А 7 февраля 1955 года А.С Эфрон пишет Л.Г.Бать «если увидишь Фанни Хайкинсон»: с 1953 г. уволенная Фанни уже не работала с Лидией Бать, и Ариадна, видимо, была в курсе перемен, написав в форме предположения «если увидишь».
Что же случилось с ещё не старой женщиной? 8 марта 1953 года Фанни вынесли благодарность, а 19 марта её вызвал главный редактор Николаев и сказал: «Вот у вас диплома нет, нет высшего образования, и вы не можете занимать должность технического редактора». Мать Якова проработала в московской печати почти 20 лет, в совершенстве знала французский язык с гимназических лет, никто никогда не требовал «бумажки», а тут придрались. Вспомним, что эпизод произошёл через 14 дней после смерти И.В.Сталина. Это был позорный период «борьбы с космополитизмом» и сфабрикованного «дела врачей - убийц в белых халатах», Фанни попала в общую мясорубку государственного антисемитизма. В Москве на улицах открыто кричали, как вспоминает Яков, «бей жидов, спасай Россию».
Сын Фанни Исаевны встал, что называется, на дыбы, уже 9 апреля, через две недели после возмутительного увольнения, написал протест. Немного поиграв на нервах, мать восстановили, но было уже поздно. У без вины виноватой произошёл гипертонический криз. С 1952 года по 1957, пока не подошёл пенсионный возраст, она не работала. Правда, с 1954 г. воспитывала родившегося внука.
А Ариадна Сергеевна завершила своё «хождение по мукам» 14 июня 1955 г., вернулась из заполярного Туруханска, где её продержали ещё восемь изнурительных лет, в Москву. Она регулярно звонила Лидии Григорьевне, и находившаяся с Л.Бать в постоянном контакте Фанни Исаевна не могла сразу же не узнать эту радостную новость.
Скорее всего бывшие коллеги с 14 июня 1955 г. (день свободы для Али) по 14 сентября 1972 г.- день, когда умерла Фанни Хайкинсон, встречались. Яков вспоминает со слов матери, что у них установились очень тёплые отношения после возвращения Али из ссылки. В записной книжке матери сын нашёл адрес А.С.Эфрон: Красноармейская улица, дом 23, кв. 66. Могли в гости друг к другу ходить. Телефона в московской квартире дочери М.И.Цветаевой не было.
Резюмируя, можно подчеркнуть, что благодаря кропотливой работе тандема исследователей из Тарту и Иркутска, - Романа Сергеевича Войтеховича и Инны Георгиевны Башкировой, скрупулёзно изучающих письма Ариадны Эфрон к Лидии Бать, в научный оборот цветаеведения введены новые имена сослуживцев дочери М.И.Цветаевой по Журнально-газетному объединению, в частности, скромное имя технического редактора Фанни Хайкинсон, матери моего ныне здравствующего 84-летнего троюродного брата Якова Михайловича Хайкинсона, который, как очевидец-современник тех далёких лет, благодаря прекрасной памяти и сохранившимся документам, помог поисковикам пролить свет на некоторые белые пятна. Исследование не закончено. Поиск продолжается.
***
Б.Л.Пастернак, обращаясь к А.С.Эфрон 5 декабря 1950 г., анализируя её письма разным адресатам, написал:
« Человек, который так видит, так думает и так говорит, может совершенно положиться на себя во всех обстоятельствах жизни. Как бы она ни складывалась, как бы ни томила и даже ни пугала, он вправе с лёгким сердцем вести свою, с детства начатую, линию, прислушиваясь к себе и себе доверяя. Радуйся, Аля, что ты такая».
Породила доченьку
Синие оченьки.
Горлицу – голосом,
Солнышко – волосом.
В синей мгле пролетают они с журавлиной стаей – Марина, Сергей, Ариадна, Мур, из-под небес по-птичьи окликая всех тех, кого оставили на Земле…