По ту строну конца света

Ведущий Арье Юдасин

По ту строну конца света

У этого человека была работа ангела. Ангела смерти и мщения – и, то вместе с этим, то поочерёдно – ангела спасения. Абба Ковнер первым призвал к созданию организации сопротивления в Виленском гетто, а в последние месяцы жизни гетто был её руководителем. Затем возглавил еврейский партизанский отряд, убивавший нацистов и литовских колаборационистов и не раз спасавший обречённых на расстрел заключённых. Затем – он стал одним из создателей «Брехи», организации, нелегально переправлявшей евреев в Израиль. И – уже по должности ангела мщения – одновременно командиром подпольной группы «Некам» (Месть), возникшей из его партизанского отряда. Примерно 50 молодых людей увидели перед собою одну цель: отомстить немецким убийцам. После конца света, которому они стали чудом выжившими свидетелями, это казалось главным. Около четырёхсот нацистских палачей были найдены и расстреляны этой группой. На фоне невообразимой Катастрофы, гибели шести, а, по новым подсчётам, и семи миллионов их соплеменников, после трёхлетней жизни в Геиноме, пожравшем их любимых и близких – мстителям это виделось чудовищно малым. Хотя в какай-то момент ангела больше увлекла жизнь: он сражался в бригаде «Гивати» в Войне за независимость, строил музеи, писал книги...
Абба, родившийся и провёдший годы детства в религиозной семье, стал «еврейским комсомольцем», членом «А-шомер а-цаир». Как и многие нетерпеливые юноши того времени. Но Ковнер был не только нетерпеливым – а и очень талантливым, с великолепной интуицией, харизматическим человеком. С ощутимым даже на фотографиях неуёмным внутренним пламенем. По рассказам знакомых, несколько надменным, требовавшим беспрекословного доверия – как он сам беспрекословно верил своим выкладкам и прозрениям. И было с чего – ещё в 42-м Абба «вычислил» ван-зейский секретный план гитлеровцев по уничтожению европейского еврейства - и неустанно звал братьев к оружию, к сопротивлению. «Лучше умереть в борьбе, чем чуть дольше прожить по милости этих убийц!».
Ковнер несомненно знал о духовном мире. Но – говорил о земном. Командир, подпольщик, боец, выдающийся писатель, поэт, один из создателей израильской культуры,- он посвятил свою энергию этому миру. Однако есть вещи, которые он не мог не заметить. Его группа готовила план по отравлению шести миллионов немцев – ядом через водопроводы Нюрнберга, Франкфурта, Мюнхена и Гамбурга. Но когда всё уже было готово, Аббу, вёзшего яд, арестовали англичанами (по другой версии, он сам передумал, пожалев немецких детей – еврейское сердце не умеет биться в такт тевтонскому, холодному и палаческому). Был и другой случай попытки коллективного возмездия – подпольщики отравили 12000 порций хлеба, предназначенного для заключённых в американском лагере нацистов. По разным данным, то ли двести, то ли более двух тысяч – американцы старались не офишировать всю эту историю – немцев отправились в госпиталя, на срочные промывки желудка – и ни один не умер!
Но Ковнер не мог не знать две вещи. В еврейском суде Г-сподь – активное действующее лицо; порой, при недостатке строжайше регламентированных свидетельств, вершить правосудие земной суд предоставляет Ему Самому. И – что только к евреям относится принцип коллективной ответственности («коль аегудим аревим зе-азе», «все евреи ответственны друг за друга») – но не к другим народам. Ковнер увидел своими глазами, что бойцам «Некама» позволены только индивидуальные суды.
Поэт Ковнер писал о борьбе и трагедии. Его стихи небуквальны, порой сложно-аллитеративны, но всегда точны и предельно эмоциональны и искренни. Этот человек не умел лгать.

Абба Ковнер (1918-1987)

Сестра
(Перевод Г. Горбовского)
Какое счастье! Моя сестра
сидит рядом со своим женихом. Здесь, за столом
она не плачет - уже давно это себе запретила.
А если вдруг - то что тогда скажут люди?

Моя сестра светится от счастья.
Сердце её этот свет вбирая, мерцает.
А вся орава дружно налегает
на кошерных куриц с подливкой.

Пляцки*) из свежей муки, очень вкусные -
это свекровь свежая расстаралась.
Но гости предпочитают повидло,
которое мама, родная мама сварила.

Стоит перед дружкой моей сестры полная чарка мёду.
Она несмело прикасается к ней губами.
Сколько людей собралось, целая толпа!

А плетёные халы - это шедевры отца.
Вот уже сорок лет, как он, слава Б-гу,
вынимает из вон той, единственной печи
халы и свежий хрустящий хлеб.

Разве он мог когда-нибудь подумать,
что целый народ может выйти дымом из труб
Майданека,
Тремблинки,
Освенцима...
...а мир , с Б-жьею помощью,
всё это выдержал.

Моя сестра, как под фатою невеста,
одна сидит за столом. Из-за траурной молитвы
голос жениха почти не слышен.
Мы оставили этот стол без тебя,
а ктуба**) твоя будет надписью на камне.

*)Пляцки – в данном случае пшеничные лепёшки.

**) Ктуба - брачный договор.

Иерусалим
(Перевод А. Воловика)
Иерусалим — он всего-навсего небольшой город,
даже если никому не возвращать ничего.
И мы обойдем все стены его
со всех сторон,
и только вас не будет,
а Иерусалим весь —
он всего-навсего город, что был
Иерусалимом с его воспоминаниями,
город, весь, что был
и без стен, до тех пор
пока он тоскует по вам,
он — столица вселенной,
той, что есть — вы.

В лесу
(Перевод И. Ермакова)
Когда вернусь — “Спаситель!” — закричат:
“На белом скакуне, при всем оружьи...”
Увы! Ни жеребца со мной, ни лат,
крадусь в потемках — не было бы хуже!
Ныряю под забор, как крот, бескрыл,
я возвращаюсь к дому братьев, чтобы
сказать: “Я путь вам проторил —
тропинку жизни в мрачные чащобы”.
И женщины мгновенно встанут в ряд,
в сиротство материнское одеты.
“Сыночек!” — вымолвят и враз заголосят.
Одна лишь мать безмолвна... Мама, где ты?
Как я устал! Ворота отворю —
и отдохну после лесной дороги,
с тобою, лес, мой брат, поговорю...
Но лес молчит — чужой, высокий, строгий.