Да здравствует лето!

Да здравствует лето!
– К нам едут гости! Веди себя прилично! – мамин голос звучал строже обычного. Это могло означать только одно: начался сезон отпусков.
Мы жили на берегу моря и каждое лето бабушка, следуя правилам хорошего тона, полученными ею еще в гимназии, не могла отказать озверевшей толпе родственников, штурмовавших наш, вросший по самые окна в землю, маленький покосившийся, са-манный домик.
Гости размещались повсюду: на полу и под деревом, на кроватях и в гамаке, под забором и даже на чердаке. Они с восторгом окунались в первобытнообщинный строй нашей коммуны, балдели от отсутствия условностей, ходили по дому в купальниках, трусах и лифчиках, громко смеялись и совершенно не обращали внимание на чумазых детей, с воплями носившихся по всему дому.
Строгая бабушка изо всех сил старалась влиться в этот хаос и не замечать того, что: руки перед едой не моются, столовая напоминает точку общепита, голоса и смех звучат слишком громко, а некоторые шутки, отпускаемые гостями, совершенно не подходят для детских ушей.
Итак, Да, Здравствует лето!
– А это шо за ребенок? Как быстро растут чужие детки, шоб они Вам были здоровы! – моя щека оказалась в огромной волосатой ручище тети Розы из Ростова-на-Дону. Пискнув, я попыталась, было, вырваться, но кроме боли мне этот маневр ничего не принес. Слезы градом окропили волосяной покров на ее руке.
– Нет, Вы только подумайте, какая экзальтированная девочка, ну, не плачь, тетя Роза приехала-таки надолго! – она ободряюще похлопала меня по спине, от чего я поперхнулась, закашлялась и изо рта, совершенно неприлично, высунулся кончик языка.
– Это же надо, какой дранной ребенок на мою бедную го¬лову!
– Ша, Розонька, ты совсем напугала бедную девочку, девочка, не бойся, тетя Роза добрая.
Из-за ее спины, где-то в районе подмышки, робко выглянуло лицо дяди Моти.
Вслед за ними прибыла московская гостья – мамина родная сестра Валя. Эта худая, высокая женщина, получившая образование в нескольких московских вузах, училась всю свою жизнь, восполняя обучением недостаток мужского общества. Между дипломами она родила дочь и гордо несла знамя матери-одиночки, не упуская случая спекульнуть своим статусом в погоне за дешевизной.
Чуть позже, минским поездом, прибыл мамин брат Веня с женой Натальей, двумя детьми и почему-то с семьей своего армейского друга.
Освеженные и бодрые после купания в море, чуть подгоревшие на солнце и голодные, все собрались за обеденным столом, на котором красовались яства, привезенные из разных уголков Советского Союза: ростовская тарань, московская колбаса, минское сало.
Дети, грязными руками хватали куски с тарелок и ели безо всяких уговоров и понуканий.
Взрослые старались от них не отставать, а бабушка печальными глазами наблюдала за всем этим безобразием из своего угла и неустанно благодарила: Бога – за то, что кроме лета есть еще три времени года, и КЗОТ – за отпуска, предоставляемые не чаще одного раза в год.
– Апчхи! – чихнула тетя Роза с громовым раскатом, от чего рюмки в серванте предупреждающе задрожали.
– Твою мать! – пожелал ей здоровья дядя Мотя с другого конца стола.
– Я надеюсь, мать-одиночка может рассчитывать на гостеприимство родственников, которое позволит ей сберечь лишнюю копейку для ребенка? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла тетя Валя свою коронную фразу.
В эту минуту в комнату стремительно вошел мамин брат Веня с огромным пакетом чебуреков неизвестно с чем, издававшим подозрительный запах.
– Веня, ты таки адиет! – тетя Роза первая учуяла своим огромным носом запах тухлятины. – И где ты достал такой дефицит?
– Слухай сюды, Розочка, дыши ровно, а то волосы на твоей великолепной груди так шевелятся, шо от их ветру я аж замерз.
Веня, много лет прожил в Белоруссии и говорил с акцентом.
– Не касайся своим поганым языком груди моей Розочки! – бросился дядя Мотя на защиту горячо любимой им женщины.
Чтобы не допустить ссоры, Натка, уверенно откусив злосчастный чебурек, самоотверженно стала его жевать. Гости, один за другим, потянулись к пакету, стараясь не вдыхать аромат, исходящий из недр продукта и обильно запивая его квасом.
Неожиданно, Венина жена с полным ртом, вдруг как-то странно уставилась на окружающих, перестав жевать, и опрометью бросилась во двор. В следующую минуту ее русую косу можно было увидеть в районе уборной.
– Инициатива наказуема, – как бы про себя, тихо промолвила эмансипированная тетя Валя, аппетитно уплетая пятый чебурек.
– Ну, и шо за мысли ты имеешь в голове? – тетя Роза не любила Валю и при каждом удобном случае старалась поставить ту в неловкое положение.
– Я хочу сказать, что этот запах исходил от первого чебурека, а все остальные...
Договорить она не успела – в комнату вошла бледная обладательница русой косы и заметив на тарелке последний чебурек, воплем:
– Ой, ен яще ляжить?! – спровоцировала образованную тетю Валю заглянуть внутрь себя. Увиденное, не обрадовало, съеденные ею пять чебуреков засуетились и, толкая друг друга, устремились к ближайшему выходу. Предвидя непоправимое, обладательница этого самого выхода повернулась к ненавистной ей тете Розе и выдала фонтаном содержимое на столь любимую дядей Мотей, грудь.
Дети с восторгом смотрели на взрослых. Вот ведь могут, когда хотят, веселиться по-настоящему...
История с чебуреками вскоре забылась бы, если бы не вечная страсть Вени к покупным продуктам.
Однажды, по дешевке, купил он у заезжего рыбака связку вяленого рыбца. Эта рыбка, из семейства тарани, была необыкновенно вкусной. Памятуя недавний опыт, тете Розе была предоставлена почетная роль эксперта и она своим чутким носом, добросовестно обнюхав каждую рыбешку, прищелкнув языком, выдала сертифи¬кат качества:
– Цимес!
Гости дружно набросились на деликатес.
К ночи все почувствовали себя неважно и все тот же Веня, которому, казалось, все нипочем, метнулся в ближайший ларек и вскоре вернулся с ящиком водки и пачкой поварен¬ной соли. Он наливал водку в стакан, подмешивал в нее соль и подносил каждому со словами, способными достучаться до сознания:
– Ма, покажи донышко, будь умницей... – и зеленую бабушку уложили в постель.
Тетя Роза, как огромный, выброшенный на берег кит, валялась на полу в столовой, там, где застал ее спазм. Неподалеку, около окна, в позе эмбриона, скорчился ее драгоценный, крошечный супруг.
– Ой, шо это за несчастье на мою голову? Мотя, если после моей смерти ты взглянешь на Этьку, эту мерзкую шлюшку, или на ее сестру, я тебя с того света достану, заруби это себе на самом любимом месте!
– И шо ты такое говоришь, Розочка?! Если ты умрешь, я поселюсь на твоей могилке один...
Тетя Валя, обреченно и эффектно отдавалась течению болезни, ни на минуту не позволяя забыть окружающим о своем жизненном кредо:
– Веня, поклянись самой страшной клятвой, что ты не оставишь мою дочь и похоронишь меня за свой счет в Москве на Ваганьково. Памятник поставь из черного мрамора – у них неплохой ассортимент. Текст некролога ты найдешь в моей записной книжке.
Надо сказать, что нам, то есть ораве сорванцов, из-за загара и грязи скорее похожих на племя туземцев, повезло, поскольку категорически запрещалось, есть рыбу. Скорее всего, к заботе о нашем здоровье это не имело никакого отношения. Просто, нечаянно застрявшая рыбная кость могла означать для родителей потерю пляжного дня из двадцати четырех отпущенных. Таким образом, всеобщий эгоизм невольно уберег нас от отравления.
К огромному удивлению Вени, для которого водка с различными добавками являлась панацеей от всех болезней, сие лекарство, на сей раз, оказалось бессильным. Когда градусник показал тридцать девять, он, перепугавшись, побежал на вокзал звонить в «скорую», и вместо морского побережья, отпускников закрыли на сорок дней в карантинном отделении городской больницы.
Автоматически продлившийся отпуск никого не обрадовал. Веню ругали последними словами, как-то странно позабыв, о том, что подвел всех вездесущий нос тети Розы. А в это время дома, спрятавшись за сараем мы, с ужасом наблюдали за инопланетянами в скафандрах и масках, поливающих все подряд из шланга какой-то вонючей жидкостью.
Ничего не соображающий от горя и раскаяния Веня, с утра уходил на берег, где общался с рыбаками в надежде найти ответ на мучивший его вопрос: как можно было отравиться замечательной рыбой без червей и загара. Однажды ему повезло, и полупьяный рыбак поведал о старинном способе вяления жирной рыбы летом. Чтобы не села муха ее обрызгивали... хлорофосом. Запах быстро улетучивался, трусливые мухи улетали, а те, которые посмелее – замертво падали на ближайшую поверхность.
Только с отъездом родителей на принудительное лечение, у нас начался настоящий праздник. Поскольку, еду готовить было некому, а покупать продукты дядя Веня побаивался, питались мы в основном пряниками, конфетами, молоком, базарной сметаной, картошкой и мороженным. Всем тем, что приносила нам сердобольная соседка тетя Лида, иногда разнообразя свой запас добычей с близлежащих огородов. Целыми днями носились мы, как угорелые, по берегу моря, проголодавшись, хватали со стола все, подряд, не разбирая вкуса, чтобы затем повалиться от усталости на ближайшую постель. А утром с новыми силами купаться, загорать и громить чужие огороды.
Наше знаменитое семейство на слободке знали все. На лето бабушка шила детям одинаковые сатиновые трусы: синие в белый горошек и по этим вот трусам нас узнавали повсюду.
Воровать просто, а вот воровать с умом – это вам не фунт лиха. Старшим был безоговорочно избран двенадцатилетний Марик. Он-то и придумывал изощренные способы добычи пропитания.
Пригнувшись, мы пробирались на соседний огород, усеянный маковыми коробочками. Не нарушая, внешнего благолепия, гвоздем, мы проделывали снизу отверстие и высыпали содержимое себе в рот. Морковка съедалась, а зеленый хвостик возвращался на свое место.
– Слухай, Ерофей, у нашему городе завелся какой-то гры¬зун, надо бы вытравить...
– Да знаю я этих грызунов, это Киселевых бандиты, – добродушно ухмылялся Ерофей.
Следить за нашей гигиеной было некому и через пару-тройку дней, дядя Веня уже не мог отличить, кто есть кто. А когда самому младшенькому стало тяжело носить штанишки и он, преданно глядя в Венины глаза, произнес:
– А-а, – Веня со всех ног бросился к соседке Лиде, крича ей на ходу.
– Лидка, любые конфеты, только отмой!
Вернувшиеся из больницы, исхудавшие родители, потухшими глазами глядели на то, что когда-то называлось их детьми.
– Веня, этот вот черненький, это чей?
– А я знаю?!
– Так это же Мишенька!
В конце концов, было решено, вначале отмыть детей, а потом уже разбираться с родством.
Мы одичали, и не обращали никакого внимания на роди¬телей. Возвращаться в цивилизацию с нами было нельзя, поэтому, перевоспитанием необходимо было заняться еще до отъезда.
Вымытые, переодетые и продезинфицированные для профилактики на случай педикулеза, чесотки и других неприличных заболеваний, сидели мы с грустными лицами за столом.
– Взяли ложки и приступили к еде – ох, как вкусно! – пыталась подать пример тетя Роза.
– Это не вкусно, вот у Ерофея на огороде...
Марик толкнул Машку в бок.
– А я хочу кашу с песком, с песком, с песком, с песком....
– Это некая гадость на тарелке, хочу мороженое.
Родители с ужасом переглянулись.
– Ма! А с этим, вообще, можно что-нибудь сделать?
Бабушка, задумчиво смотрела в одну точку. Затем, приняв решение, пошла во двор, зачерпнула горсть песка из песочницы и к всеобщему удивлению, посыпала им кашу в тарелках.
– Ешьте!
Мы недоуменно посмотрели на строгую бабушку и взялись за ложки, а родители мысленно начали перебирать в памяти адреса психиатрических клиник.
После первого глотка, как по команде, отплевываясь, вся орава побежала к крану с водой. Вернулись мы растерянные и понурые.
– Ба, мы есть хотим!
– Вымойте свои тарелки и идите за стол. Только без разговоров.
Вот так, мы и вернулись к нормальной жизни, которая расставила все по своим местам.
Дар Марика, по изощренному отъему чужого имущества тщетно пытались унять в течение пятнадцати лет в колонии строго режима.
Валина дочка, постоянно отбиравшая кашу с песком у уток, стала орнитологом. Возможность прокормиться рядом с птицами навсегда укоренилась в ее сознании.
Маленький Мишенька вырос в большого начальника. Он часто мелькает на экране телевизора и вряд ли вспоминает нашу эскападу пятидесятилетней давности.
Венин старший сын, так полюбивший маковые коробочки, не расстается, с ними, по сей день, несмотря на совместные усилия врачей и стареньких родителей.
Ну а я, с удовольствием окунаюсь в воспоминания, переживаю заново свое детство, вижу молодых полных сил родителей, бабушку и пишу, потому что с возрастом могу забыть и уже никогда не вспомнить то замечательное время