Михаил Нержин (Гафнер)
Почём непроданное вдохновение?
Увы, опять поминальные, мемориальные строки. В совсем нестаром возрасте, в 62, ушёл от нас очень талантивый и неординарный человек – Михаил Гафнер (по литературному псевдониму Нержин). Он был с 2008 по 2011 президентом Клуба поэтов Нью-Йорка, и я не нашёл ничего умнее, чем предоставить поминальное слово заменившему его на президентском посту Зиновию Корвину – а сегодняшний день, к прочим своим достоинствам, носителю титула: «поэт года русскоязычной эмиграции». Маленькое горестное эссе, умышленно написанное Зиновием в стилистике рассказов самого Михаила Нержина.
Зиновий Коровин (июнь 2013)
ПАМЯТИ МИШИ НЕРЖИНА (вместо некролога)
Миша Нержин, он же Михаил Гафнер, родился в 1951 году в Москве в семье предвоенных беженцев из буржуазной Польши, не покинувших новую советскую Родину после окончания Войны. Поэтому у Миши прекрасный, звучный русский язык, да ещё с московским произношением.
Члены и членши Клуба поэтов Нью-Йорка, коего президентом Миша был с 2008 по 2011 г., заслушавшись его спичей, забывали о своих собственных выступлениях. Вдобавок, следует напомнить, что Миша закончил школу-студию МХАТ и научился там не только выступать по системе Станиславского, но и проектировать, и строить театральные декорации, что немало помогло ему в Америке заработать деньги на две квартиры в Манхеттене и дачу в нью-йоркском апстейте. В качестве художника-дизайнера и столяра-маляра он делал декорации для спектаклей, реклам, кино. Не лишне будет упомянуть, что ещё до школы-студии он отслужил 4 года матросом в морской авиации Черноморского флота. А в Америку, в город Баффало, он прибыл с женой в 1980 г., и вскоре у них родился сын, из которого выросло непутёвое наркоозабоченное чудовище, В Баффало Миша закончил университет, так что заимел два образования. Вскоре новые американцы переехали в Нью-Йорк.В начале этого тысячелетия Миша благополучно развёлся со своей женой, «скандалисткой», которая уехала с чудовищем в Калифорнию и там довоспитала этого мерзавца. Там же этот мерзавчик попал в колонию для несовершеннолетних. Миша же женился на сравнительно тихой овечке, Валентине, из г. Бешкека (т. е. Фрунзе), бежавшей от бандитизма и кыргызистанского национализма. «Овечка» явила собой идеальную супругу и даже готовила массу вкусненького для клубных фуршетов, и всегда присутствовала на вечерах Клуба, возглавляемого Мишей. Она при этом смотрела на Мишу влюблёнными глазами, а как же может быть иначе, если муж – гениальный поэт и не менее великий прозаик?
В начале нашего века в Мише внезапно пробудился недюжинный поэтический талант, и он направил свои сочинения в петрозаводский журнал «Север». Там сказали, что опубликуют, но нужно назваться более благозвучно, чем «Гафнер».
Так Миша стал Нержиным. После этого он где только не публиковался; проще перечислить издания, в которых он таки не публиковался. Стихи он начал писать в 2000-м году, а прозу – в 2004-м. В 2005 г. он организовал выпуск ежегодного альманаха Клуба поэтов Нью-Йорка, а с 2009 г. – ещё и ежеквартального литературно-художественного журнала «Острова». Да ещё и оснастил собственную типографию в своей крошечной манхеттенской студии. По советским стандартам – однокомнатной квартиры. Типография состояла из двух компьютеров, принтера, глянцевательной машины, резака и переплётной машины. Нержин печатал журналы «Острова» возле 2-х спальной кровати, выполняя collating (раскладку страниц) на своей половине, а на другой половине в это время спала «овечка». Плюс две кошки, постоянно занимавшиеся рекогносцировкой.
Очевидно, Нержин – последний из могикан, энтузиастов этого неблагодарнейшего в наши дни процесса.
Пост президента Клуба Нержин занял в 2008 г., когда тяжело заболел основатель Клуба, Борис Ветров, и передал этот пост Вашему покорному слуге в январе 2011 г., когда он с Валентиой продали свою манхеттенскую студию и на вырученные деньги приобрели 2-х бедрумную квартиру во Флориде. Миша был в восторге от Флориды и всех призывал переселиться туда из «бруклинской помойки». Своё печатное оборудование Миша перевёз во Флориду, собираясь выпускать там свой популярный журнал «Острова» по цене 11 долларов за экземпляр плюс 3 дол. за пересылку. И при этом, авторы могли занимать там до 4 страниц стихами или прозой. Вскоре к Нержиным переехала дочь Валентины с её 18-летним англоговорящим отпрыском. Жить стало легче, стало веселее.
Дальше – больше. В один прекрасный день Валентина с её дочерью велели англоговорящему отпрыску позвонить в полицию и сообщить, что Миша собирается их всех убить. Сказано – сделано. Приехали полицейские, надели на Мишу наручники и поселили его в тюрьме. Через 2 месяца Мишу вызвал судья и спросил, знает ли он, в чём его обвиняют. Миша сказал, что не имеет понятия. Судья проинфомировал его, что он собирался убить 3-х человек, и правда ли это.
Миша напрягся и вспомнил, что, да, был такой разговор. Дело было так. Он включил печатное оборудование, а дочь жены закричала, чтобы он выключил потому, что мешает спать отпрыску. Миша рассердился (как же – наступили на мозоль!) и крикнул, что он их всех поубивает. Судья сказал, что больше вопросов нет и велел Мише убираться из тюрьмы на свежий воздух, но не приближаться к своему дому более, чем на 500 футов (очевидно, это дистанция выстрела из пистолета). Выйдя из тюрьмы, Миша позвонил мне и сообщил, что 2 месяца в тюрьме были самыми интересными в его жизни, интереснее даже, чем в школе-студии МХАТ. Над головой его был бетон, и он начинает писать повесть под названием «Бетонное небо». В тюрьме его окружали презентабельные люди, с которыми он сдружился, а один индеец пообещал, что когда его выпустят, он убъёт мишину троицу, причём, без пистолета, без всякого шума – с помощью лука и стрел. Сидел там и ветеран вьетнамской войны, сказал, что ему очень скоро выходить на волю, что у него есть дом-вагончик, и пусть Нержин к нему идёт жить. «Вьетнамец» вышел на день раньше Миши, и когда Миша покинул небеса обетонированные, он направился к вагончику. «Вьетнамец» сообщил, что Миша может у него жить с условием, чтобы он привозил хозяину провиант, т. к. у того взяли подписку о невыезде за пределы 500 футов от вагончика, а с Миши не взяли. С трудом Миша уломал хозяина, чтобы он ещё разрешил ему печатать журнал. Поскольку мишино оборудование «троица» вышвырнула на улицу, а все 2 месяца во Флориде не было дождей, и оборудование не должно было пострадать, Миша нанял водителя с допуском ближе чем на 500 футов к его дому, и тот всё ему привёз. Миша взялся за печать «Островов», изголодавшись после долгого перерыва. Шум, издаваемый резаком, «вьетнамца» не смущал, во Вьетнаме было погромче, но ему не нравилось, что его жилец говорит по телефону по-русски, так как он может сказать что-то против него, и он потребовал, чтобы Миша говорил по-английски или, на худой конец, по вьетнамски. Миша заметил, что мало кто из его заказчиков говорит по-английски и, тем более, по вьетнамски...
«Вьетнамец» терпел недолго, и вскоре Нержин, вернувшись из супермаркета, обнаружил все свои приспособления, включая компы, вышвырнутыми на улицу. Хозяин сказал, что Миша может идти на все 4 стороны, а он, хозяин, лучше пойдёт сам в супермаркет, рискуя снова попасть в тюрьму, чем позволит Нержину на себя наговаривать своим русским друзьям.
Озабоченный Нержин сел на корточки возле своих причиндал. В это время возле него остановился джип, вышел молодой человек и спросил, чем он может Нержину помочь. Нержин ответил, что ему негде жить и работать. Но что он мог бы работать художником-дизайнером. Человек сказал, что ни жильё, ни работа не являются проблемой, что он – автодилер по продаже старинных машин, которые он реставрирует, раскрашивает и продаёт по цене не менее 50 тыс. долларов, что он сейчас же отвезёт Нержина в один из своих домиков и научит, как реставрировать машины. Ну, а раскрашивать Нержин и сам с усам. Сказано – сделано. Человек привёз Нержина вместе с его вещами в маленький домик и спросил, нужны ли ему деньги. Получив утвердительный ответ, он выдал Мише 5 тыс. долларов, свой номер телефона и уехал. Нержин тут же позвонил своему непутёвому сыну в Калифорнию и пригласил приехать. Тот ответил, что рад бы, да не на что. Нержин сказал, что оплатит билет. На том и порешили.
Тут подъехал тот Человек и спросил, не потратил ли Нержин ещё его деньги и попросил 500 долларов своих же денег, поскольку в данный момент у него в кармане пусто, хотя в банках – миллионы, а ему срочно нужно отдать одному человеку. Нержин дал ему и спросил, может ли он из оставшихся денег купить для него билет на самолёт из Калифорнии. Человек сказал, что ноу проблем, только в агентстве кеш не принимают, а принимают только кредитные карты. Нержин дал ему одну из своих кредиток.
Вы, наверное, уже догадались, что Человек снял с кредитки Нержина все 7 тыс. долларов и больше не появлялся, а телефон его был disconnected, и что все 5 тыс долларов, которые тот дал Нержину, на поверку оказались фальшивыми, и что в домик, в который Человек поселил Нержина, вскоре приехал из отпуска подлинный хозяин...
Чтобы не затягивать эту грустную сагу, скажу только, что Нержина приютило испанское семейство, выделив ему комнату за 400 долларов в месяц, которые, как на на другие нужды, Миша добывал из счетов неукраденных кредиток, да ещё government платил ему положенную «пенсюху». Последним этапом его деятельности было обращение в январе этого года к адвокату с целью получения судебного постановления о возвращении в свою флоридскую квартиру, либо о выплате Валентиной компенсации за оккупацию. Адвокат взял 3 тысячи долларов и до июня отвечал, что всё in process, но требуются ещё деньги. Миша был закоренелым оптимистом, собирался возобновить печатание «Островов», но... Человек предполагает, а Бог располагает. Очевидно, Бог решил призвать к себе такого уникума, каким был Миша Нержин. В середине мая у него обнаружили рак (по его сообщению – «три рака: печени, желудка и лёгких»). 8 июня ему вырезали одно лёгкое, и он скоропостижно скончался.
Такие дела. Не стало человека незаурядного, в представлении нормальных людей – невероятно невезучего чудака. Он любил жизнь, был оптимистом, пересмешником и даже немного лириком. Он оставил после себя массу книжиц со своими стихами и прозой. И некому теперь всё это восстановить, собрать, упорядочить. Но кое-что доступно, благодаря всевездесущему интернету.
Читайте, улыбайтесь и не завидуйте. Ведь и он никому никогда не завидовал...
Перед вами маленькая подборка стихов Михаила Гафнера (Нержина). Пусть его простят и оправдают небесные Суды!
Михаил Нержин (Гафнер)
ГОЛУБЫЕ СВЕЧИ
Свечи плачут голубые,
И огонь дрожит в испуге.
Мы с тобой давно чужие
В этом тёплом, добром круге.
Воск спускается наплывом,
Шторы памятью колышут,
Тень бросается обрывом,
И не стонет, и не дышит.
В ореоле – профиль нежный
С восковым, прозрачным светом.
Угасает взгляд твой прежний
С наступающим рассветом.
Превратились свечи в жалость.
Ночь ушла и не простилась.
И о чём вчера мечталось,
Нам с тобою только снилось...
ДОЖДЬ
Над Гудзоном повисли тучи,
И не видишь, где больше воды.
Мир становится серым, колючим,
Где и радость не краше беды.
Дружно ринулись капли на землю,
Не раскрыв запасной парашют.
Им – что в море, на улицу, в петлю;
На людей, что в заботах снуют.
Капли выданы вместо награды.
Получай муравейник людской!
Да и мне больше всех видно надо, –
Я с ручьями вернулся домой.
Я с Гудзоном ввалился в квартиру –
из вещей то ли парк, то ли лес –
Показать всему праздному миру
все награды с далёких небес.
УЛЕТАЕТ ТЕПЛО
Улетает тепло, словно птицы на юг.
Вынимается тоненький свитер,
и дождем заливает печальный досуг,
и наш город сереет, как Питер.
Улететь бы туда, где без осени грусть,
где всегда бесконечное лето.
Я весной на неделю, наверно, вернусь,
чтобы вещи забрать из клозета.
Буду плавать картинно в прозрачной волне,
хорошо, что до берега близко.
Пить коктейли с тобою в ночной синеве,
под лучами усталого диска.
Улетает тепло, словно птицы на юг,
только я никуда не бегу, не лечу.
Я по листьям гуляю, как старый паук.
Мне сегодня в два тридцать к врачу.
МОГЛО БЫТЬ ХУЖЕ, ГОСПОДА!
Какие к осени упрёки?
Дожди идут, с небес вода;
мы в городе, где водостоки.
Могло быть хуже, господа.
А холода – зимы начало,
Снежинок первых чехарда.
В Нью-Йорке снегопадов мало.
Могло быть хуже, господа.
Меня не вдохновляет осень,
но я пишу не день, не два,
меня давно никто не просит.
Могло быть хуже господа!
Зимою всё определённо,
и если гол, тогда беда.
Или в берлоге с мишкой сонным.
Куда уж хуже, господа?
ДУРЬЮ МАЕМСЯ
Мои яблоки висят рядом с грушами.
Будоражит ветер сад, мы не слушаем.
Осень песенки поёт невесёлые.
Никто речкой не гребёт, ветки голые.
Вдоль реки с тобой идём, не купаемся,
всё в полях цветочки рвём, дурью маемся.
Где-то гриб стоит, хорохорится .
Нам за ним идти, – только ссориться.
Осень к нам пришла ненаглядная,
а за ней придёт зима.. Ой, нескладная!
ОКО ЗА ОКО
В толпу испуганных врагов
Издалека пущу пращу.
Коль не прощают мне долгов, –
Их Б-г простит, я не прощу!
Счета колодой на столе
Не стоят слёз, я заплачу.
В руке – потрёпанный валет.
Вас Б-г простит, я не прощу!
Истории страницы теребя,
Я правды больше не ищу.
И за других, и за тебя.
Вас Б-г простит, я не прощу!
Настанет день, расплаты час,
И, подойдя к воротам рая,
Я повторю в последний раз:
Вас Б-г простил, я не прощаю!
ПРОСТО ОСЕНЬ
Я поднял красный лист с земли,
большой кленовый лист.
Их дворники в совки мели.
На миг асфальт был чист.
Мой в вазе вспыхнул на столе,
как светофор горит.
Стояла осень на дворе,
где листопад летит.
А листопад, как снегопад.
Меня же черти носят.
Не то, что рай, не то, что ад,
а просто осень, осень.