Голос Якова 31

Ведущий – Арье Юдасин

Беруши и медные трубы

Эту поэтессу я негаданно похвалил, назвал «вдруг выросшей в настоящего мастера». Вы думаете, обрадовалась, рассыпалась в коплиментах? Держи карман шире! «Ну вот, теперь знакомые приставать станут, да и самой придётся соответствовать...» В общем, Элина, наоборот модному течению: «я-самый-умный-и-талантливый-а-кто-не понял-злодей и дурррраккк!», на авансцену восходит не изволит. Оно и понятно: у религиозной еврейской мамы без того вдосталь забот. Поэзия для неё – дело внутреннее, как бы дневник чувств и состояний. Да и скромность, естественное (некогда) женское свойство, отнюдь не велит свой внутренний мир перед каждым распахивать.
Но теперь возникает второй, логичный вопрос – зачем стихи вообще публиковать, с кем-то, тем более себе неведомым, ими делиться? Мне кажется, тут уместно будет вспомнить, что говорят наши мудрецы о свойствах «среднего еврея». «Байшан, ватран и гомель хасадим» - стыдливый; отходчивый и прощающий; склонный делать добро и помогать. «Про каждого, у кого нет хотя бы одного из этих свойств, возникает сомнение, еврей ли он?»
Могут быть у людей разные мотивы поделиться – деньгами ли, стихом, временем ли... Например, самовосхищение: «вот какой я великолепный!». Желание нравиться, необходимость эмоциональной поддержки. Неспособность молчать, жажда, настоящая палящая жажда разделить открытие и красоту (об этом мудрецы говорят так: «больше, чем телёнок желает пить, корова стремится кормить»). Стремление сделать кому-то добро... У нормального человека скромность и настроенность на даяние как-то находят компромис в деянии и даянии инкогнито; безимянные же стихи нынче едва ли кто прочтёт. Сочиняются псевдонимы... Готовность поделиться с другим чем-то для себя дорогим – очень материнское свойство. Очень человеческое.
А в общем, разболтался я тут с вами, а у меня молоко убегает. Пока оно совсем не сбежало, оставлю-ка я читателей наедине с этими милыми душевными зарисовками.

Элина Рохкинд (Рок)

У неё была лишь одна беда
У неё была
лишь одна беда:
она была всегда
абсолютно права.
Так хотелось порой
все пустить под откос,
чтоб её правоту
ветер к чёрту унёс.
И однажды случилось именно так.
Под откосом расцвёл ярко-алый мак,
и отвергнут дар, но в груди легко,
и несёт её май далеко-далеко.

Мазелтов
Душа молила из последних сил:
«Прошу, не отсылай меня обратно,
Туда, где всё воспринимается превратно,
И где забуду то, что здесь открыл.

Где каждый шаг немыслим без борьбы,
Где по пятам преследуют сомненья,
Где телом скованы и силой притяженья,
И перед искушением слабы.

Где света только тусклый огонёк,
Где столько совершается дурного,
И где свой путь проделать легче бестолково,
И где так буду от Тебя далёк».

Но тщетны были моꞌльбы. В этот миг
Земную суету пронзил младенца крик.

Есть много способов страшной смерти
Есть много способов страшной смерти:
разорваться на тысячи кусочков от взрыва,
заживо сгореть на костре,
купить билет на Титаник,
упасть с обрыва,
быть разодранным на корриде,
от удушья погибнуть в шахте,
от холода - в Антарктиде,
пасть жертвой оптического прицела…

Есть много способов страшной смерти.
И самый-самый простой: ничего не делать.
Утерянным строкам мировой литературы
О сколько их было
Непонятых, странных,
Надрывных, больных,
Не ко времени ранних,
Прекрасных, смешных
Беспокойных как улей,
Зажатых в кулак
И утерянных всуе,
Написанных в стол,
Или в тьму, или в воздух,
Сожжённых, безвестных,
Нечитанных вовсе.

Никто не узнает, никто и не вспомнит,
Их чашу другие до верха наполнят.

Вандерласт
Я хочу оказаться в чужих краях,
где другой воздух, другие дома,
люди говорят и думают по-другому, быть может.
Не навсегда. Так просто, на чуть-чуть,
поглядеть в замочную скважину.

Привезти с собой в замечательно-серый Бруклин
из дальних странствий
сувениров и лакомств,
загара, красок, и кусочков неба,
что будут высоко на шкафу храниться,
доставаться,
когда совсем опостылеет однотонность.
Я узнаю этот ветер...
Я узнаю этот ветер, он гонит в спину,
и не дает насладиться весны дыханьем.
Вопросами бьет в лицо и глядит невинно,
не оставляя бездействию оправданья.
Летний сон
Замечательный сон мне приснился туманною ночью:
Будто вился вокруг белый дым тополиного пуха,
Босиком я шагала по лугу, где травы так сочны,
И летели вдали облака, обгоняя друг друга.

Как банально, подумала я, и, конечно, проснулась.
Белый дым оказался лишь светом в квартире напротив.
Облака – просто тени от фар. Что касается луга,
Вероятно, мечта о каникулах рядышком бродит.

Ну и что из того, в чем тут смысл - расскажи-ка на милость.
Да, наверно, ни в чем, ерунда, если честно признаться.
Но потом до утра мне уже ничего не приснилось,
И все думаю я: для чего было мне просыпаться?

Памяти Высоцкого
Опаленные крылья тянули к земле,
Зубы сжав, прорывался судьбе вопреки.
Душный воздух разрезал в глубоком пике.
Продержаться хотя бы до этой реки.

Его ветер швырял, он тянул, сколько мог,
И когда безнадёжно остался без сил,
Рухнул камнем в холодный звенящий поток.
Он остался в живых, но остался без крыл.

Тем, кто крылья поджёг, не отмыться вовек,
Запах гари их души насквозь пропитал.
И на раны наложит бинты Человек,
Но забыть не захочет, как раньше летал.

Если он не изменит всему, чем он жив,
Если он не забудет начертанный путь
Выйдет срок, и подкосятся ноги у лжи,
Выйдет срок, его крылья опять отрастут.