Голос Якова 48

Ведущий Арье Юдасин

Где проще быть патриотом?

Нет, не ракетой «Пэтриот» - этой очевидно проще на складе. А «УАЗ Патриоту» – в ремонтном депо. «Сионистов» же нынче куда поболе в Америке и прочих Евразиях, чем на тесных просторах Земли Обетованной. Только не забудьте, Евразии – это не которые «еврей плюс Азия», а где первым слагаемым «Европа», пардон. Так вот, чем дальше от предмета, тем в более розовой дымке он мерещится. Желанный такой, восхитительный... как девушка до свадьбы.

Правда, на мои глаза, кричать «наши бьют!» или «наших бьют!», ровно как и восторгаться безо всякого удержу своими «мокроступами» - лишь пошлая игра в «патриотизм». Википедия определяет «патриот» как : «тот, кто любит своё Отечество, предан своему народу, готов на жертвы и подвиги во имя интересов своей Родины». В том числе, среди прочих, готов пойти и против «хозяев страны» (народа, тусовки, идеологии, партии, культуры... нужное вписать). А порой – и против главенствующего в каждом из перечисленных объединений на данный момент духа – ежели видится он тебе наносным, нетворческим и искажённым. Скажем, Анна Ахматова была патриоткой своей страны – хотя бы «Поэмой без героя». Патриотов немало я знавал в России из общества «Мемориал» – которым в бедах было за свой народ больно, а в радостях радостно. Впрочем, ведь и диссидентство само по себе ничего не доказывает, со стороны отличить патриота от крикуна (или, наоборот, лизоблюда) не так-то простенько. Ибо настоящие критерии тут – лишь искреннесть, последовательность и глубина отношения. А самое настоящее – любовь.

Литератор, которого мне хочется сейчас, в предверии еврейского Нового года (Дня Суда), представить вам – есть патриот Израиля вне всякого сомнения и подозрения. Патриот и народа, и страны. Идиш Илья Войтовецкий выучил по необходимости в 4 с половиной года, одновременно с русским - читая письма отца с фронта. Что, впрочем, невеликое в их семье это дело: мать Ильи свободно говорила и писала на русском, украинском, немецком и французском, впоследствии на иврите, а «чтобы не скучать», выучила ещё древнегреческий и латынь и читала классиков в подлинниках.

Гордости же за своё еврейство в те же «эвакуационные» годы первой научила его неграмотная русская женщина Дарья Никандровна Монетова, глубоко верующая христианка. Она и объяснила малышу, что «жид» - слово ругательное, а евреи – святой народ. Пройдя в дальнейшем тренировку в высоком звании «отказника», задолго до того отчисленный из комсомола «за национализм», наш гость, наконец, в 71-м, добрался до Родины.

И вот тут начинается настоящая проверка на патриотизм. Открою секрет: есть две штуки, словом оным обыкновенно называемые. Одна – патриотизм, основанный на любви, другая – на ненависти. Вторая штуковина тоже порой допустима – скажем, ненависть к врагам и губителям твоего народа; но если это есть главный ингредиент – слишком тогда близко до ксенофобии, шовинизма и прочих разноцветных наклеек на обычную низость и злобу. Но вот патриотизм любви... он, быть может, самое возвышенное из социальных чувств человека. Настоящий «космополитизм» (не в трактовке Сталина, конечно) – который сродность со всем человечеством, в идеале даже со всем живущим в духовном и материальном мирах – может найти в таком патриотизме свои опору и почву. Тогда – и только тогда! – космополитизм не есть чувство пустоты и безразличия, а – широта духа. Поучитесь у Ильи Вайтовецкого, что такое настоящий патриотизм.

Илья Войтовецкий
личное
Дорога Б-гом мне намечена –
ни коротка, ни далека.
Ну, что Россия и Неметчина! –
берёзы, реки да луга.
В чужих просторах мне не праздновать,
в чужие не ходить моря.
От Средиземного до Красного
полоска узкая моя.
Залогом, что чего-то стою я –
хотя бы на единый миг,
моя Земля,
моя История
и Книга книг.

МОЙ АД, МОЙ РАЙ, МОЯ ПУСТЫНЯ
Отмечен знаками простыми
мой мир.
Зажав песок в горсти,
бреду по собственной пустыне. –
Мне сорок лет по ней брести.
Под солнцем выгорают травы,
нечастый дар в пустыне – дождь.
О, Б-же правый, Б-же правый!
Куда, за чем меня ведёшь?
Всё ожидаю с неба манны,
а в небе молния и гром.
Вокруг меня шумят лиманы*
косматостью зелёных крон.
Холмы от края и до края.
Вирсавия, Арад, Содом –
мой путь.
И – ощущенье рая:
семья, земля, мой сад и дом.
Скорбя, смиряясь, негодуя
у самой бездны на краю,
сгораю в собственном аду я
и счастлив в собственном раю.
Ночь с 26 на 27 января 2006 года.

* лиман – небольшая искусственная
эвкалиптовая роща в пустыне Негев.

ОТВЕТ ОППОНЕНТУ
без желания
излечить его от его ностальгии,
но с настойчивой просьбой
не навязывать её мне,
потому что
6 декабря 1971 года
после 35-летнего пребывания на чужбине,
покрытой перелесками и лесами,
морями, реками и озёрами,
говорившей со мной на языке Пушкина и Пастернака,
одарившей меня детством и юностью,
подарившей первую любовь и последнее "прощай"
и оставшейся в моей благодарной памяти
самой прекрасной чужбиной на свете,
я приземлился на родной земле,
к которой стремились десятки поколений моих предков,
ежедневно, в течение тысячелетий, повторявших
одно и то же заклинание:
"В будущем году в Иерусалиме".
Родина заговорила со мной
на непонятном гортанном языке
пастухов, воинов и пророков
и великой Книги Книг Библии.
Она опалила меня
безжалостным жаром пустыни
и ничего не пообещала,
кроме чувства родного дома.
Нисколечки не тоскую,
спустившись на землю с неба.
Назначил мне Б-г такую
страну – без берёз и снега.
С какого ни гляну бока –
а верно: по Сеньке шапка.
Здесь очень, конечно, жарко –
что сделаешь: воля Б-га.
Известно: к такой пустыне
привычны одни верблюды.
Но здесь поселились люди
и корни свои пустили.
Заботливыми руками
и пашут они, и сеют,
считая землёй своею
все эти пески и камни,
крутые изломы линий,
библейский покой равнины.
Ведь предки мои – раввины –
за эти края молились.
Скажу, не снижая тона,
что выбрал я путь не слепо.
Мне чувство родного дома
дороже любого снега.
Забуду ль, как он, подталый,
ручьями клокочет с кручи!
Но слышу я зов картавый
кровиночки, сабры-внучки.
Уносят нас годы-кони
к какому ни есть пределу.
Здесь крона моя и корни,
приют и душе, и телу.
Здесь стены мои и кровля –
я чувствую это кожей.
Вот мимо идёт прохожий –
он мне и родня, и ровня.
Здесь каждая мать –
мадонна.
Здесь воины
все мужчины.
Здесь ветры родного дома
целуют мои морщины.
8-9 июля 1993 года.
Беэр-Шева (Негев) – Кацрин (Голаны).

***
Я благодарен земле ли, Небу ли,
пересеченью ль небесных дуг –
за жизнь, за были мои и небыли,
за вдох и выдох и сердца стук,
что дух нетлен и что тело бренно,
за пастернаковских двадцать строк,
за звуки Моцарта и Шопена,
за то что жил на земле Ван-Гог,
за то что в грёзах моих и бденьях
не изменил себе ни на миг,
ещё за то что не нажил денег,
хоть не отказывался от них.
Так не бывало, чтоб выпить не с кем.
Летя то в пропасть, то к небесам,
на временнóм на моём отрезке
я жил, любил и стихи писал,
и благодарен земле ли, Небу ли,
пересеченью ль небесных дуг –
за жизнь, за были мои и небыли,
за вдох и выдох и сердца стук.