ПЕРЕВОДЫ С УКРАИНСКОГО

АЛЕКСАНДР ОЛЕСЬ
(А.Кандыба, 1878 – 1944), украинский поэт, переводчик, драматург.
Стихотворение «Чары ночи», ставшее популярным романсом, датировано 1904 годом.

ЧАРЫ НОЧИ

Смеются - плачут соловьи.
Бьют песнями в грудь людям...
Целуй, дари слова любви,-
Вновь молоды не будем!

Ты не смотри, что будет там,
Забвенье иль измена,-
Весна идет навстречу к нам,
Нам рада вдохновенно...
На миг оставь тоску свою,
Свои печаль и горе,
И собственной души струю
В шумливое влей море.
Лови летучий жизни миг,
Хмелей и упивайся.
Лелей мечты, забудься в них,
Влюбляй и сам влюбляйся.
Взгляни: трепещет вся земля
В объятьях ночи пылких,
К цветку лист жмётся, шелестя,
Ручей журчит травинке.
Там отраженье звезд в воде,
Там к тучкам льнут туманы,
Там ароматы, как нигде,
И вербы от них пьяны.
Как искра, что в тебе горит,

Готова догореть уж –

Гори! Ведь жизнь – лишь краткий миг,

А вечно длится смерть лишь.
Чего ж стоишь недвижно ты,
Когда весь мир гуляет?
Тронь струны золотой мечты -
Весна свой пир справляет!
Смелей иди под чарок звон

С огнём и песней в сказку

На праздник радостный цветов,

Любви, снов, неги, ласки.
Погибнет безвозвратно всё

Во времени пустыне.

Погаснет в сердце твой костёр,

И грудь твоя остынет.
Захочешь ты себе вернуть,

Как Фауст, те минутки,

Но боги скупы – вот в чём суть,

И к нам глухи, не чутки.
Смеётся - плачет соловей,
Жжёт песнь любовной жажды…
Целуй, целуй её скорей,
Мы молоды однажды.

ЛИНА КОСТЕНКО
Известная современная украинская поэтесса
***
Ты смотришь. Я уже - словно на трапе.
Нет слов. И лишь страданье через край.
А жизнь идёт по "Гауссовской шляпе"*:
Вот так вот - "здравствуй", а вот так - "прощай".
Прощай, прощай, мне человек чужой!
Родней, чем ты, не довелось встречать.
Это и есть тот случай роковой,
Где смелость наибольшая - удрать.

* Гауссовское распределение(мат.) графически имеет форму шляпы (сначала - вверх, затем - вниз).

ПОЭЗИЯ В КОНЦЛАГЕРЯХ
В 1978 г. в Израиле «Центром исследования тюрем, психтюрем и концлагерей СССР» был издан сборник «Поэзия в концлагерях». Составитель Авраам Шифрин. Раздел украинской поэзии в нём представлен без переводов на русский язык. В 2010 г. редактор этого сборника, вдова Авраама Шифрина – Элеонора Шифрин – Полтинникова осуществила второе дополненное издание этого сборника в Иерусалиме. Получив от нее в подарок этот сборник, я с ее позволения сделал переводы.

ИВАН СВЕТЛИЧНЫЙ

ШМОН*
Ищие и обрящете.
(Святое Писание)

Стою – в чём мать меня родила:
Без трусиков, без панталон.
Точнёхонько, как Аполлон,
Безликий. А сержант без мыла
Полез мне в рот и афедрон**.
Следит, зараза, чтоб бацилла
Антирежимности не свила
Гнезда крамолы. Шмон есть шмон.
Сержант шмонает* по порядку
Заплатку каждую и складку,
И каждый рубчик, каждый шов,
Штаны, трусы – всё из вещей,
Словно, пардон, он ищет вшей,
Да чёрта лысого нашёл!

*Шмон(феня) – обыск, шмонать – обыскивать .
**Афедрон(греч.) - задница (одно из значений).

ВЕЧНЫЙ ШМОН

Не ты, сержант, меня шмонали,
Ты против них - сопляк и тля,
Спецтренировки шнобеля*
Вынюхивали криминалы.
Редакторы – режима псы,
И с ними цензоры – шакалы,
Не в заднице, в мозгах искали,
Еще аматоры** красы.
В гражданском… Только зря, однако.
Собачий труд под хвост под хвост собакам.
Нет там бациллы ни черта,
Зря нас на понт берут*** умело.
Вдруг скажут: «Тёмное тут дело,
Слать некуда, - тюрьма пуста».

*Шнобель (феня) – нос, как правило - большой, от идишского существительного шнобл, буквально нос, клюв.
**Аматор - любитель ( лат. amator, от лат. amo — люблю, благоволением, имею склонность) — непрофессионал.
***Брать на понт (феня) - действовать по отношению к кому либо обманом, хитростью, угрозами.

МОЯ СВОБОДА

Дайте мне свободу
Или дайте мне умереть.
Свободу быть готовым к бою,
Свободу честности в бою,
Любить лишь то, что сам люблю,
А не подсказано тобою.
Свободу за любовь мою,
Пускай расстаться с головою,
Но всё же быть самим собою
Не променяю на твою.
С лакейством, нищетой и ленью,
Вертляво грязную, как деньги,
Свободу хама, холуя
Несу из-за решёток в суд.
Свою не дам, не отберут.
Пусть сдохну, а она – моя.

ИРИНА СЕНЫК
***
Лица квадратны,
Шали красны.
Мчатся по нашим
Сердцам скакуны.
По нашим сердцам
Копыта, копыта…
Твердят, наша правда
В Тайшетах зарыта,
Твердят, наша правда
В Мордве и в Норильске.
А тут ежедневно
Насилье, убийства.
Палачи Шевченко,
Косынки и Курбаса*
Клеймом на их лицах
Позорные ужасы.

*Косынка Григорий (1901-1934), Курбас Лесь (1887-1937) – украинские литераторы, репрессированные
и погибшие в сталинских лагерях.

ЕВГЕНИЙ СВЕРСТЮК

И ВНОВЬ ЭТА КАМЕРА
И вновь эта камера и стены нелепые,
И вновь пятно на сырой стене,
И кислозастойный запах, как в склепе,
Тошнотно где-то висит на дне.
И за голым окошком вокруг
Возвращается тёмный круг.
Вновь эта лампа, холод постылый,
Из угла в угол ночью и днём.
Где-то житейское море застыло
И занемело жирным пятном.
И вас пронзает насквозь собою
Время – самое в нас дорогое.
Драма закончилась и померкла.
Кто тут выиграл, кто проиграл?
И на заплёванной лестнице в пекло
Кто-то разбитый фонарь украл.
И превращается крови дурман
Просто в холодный туман.
Желтая камера, желтые стены,
Желтая лампа и желтые сны.
Вянет память про белые тени
И зелёные ветры весны.
Тяжесть испепелённых дней –
Как холодный кристалл на дне.

***
Далека, одинока - вот ужас,
В целом свете одна,
Дни и ночи, в жару и стужу
Летит ко мне птицей она.
Как песнь в колыбели близка,
Как праздник волынский тиха.
Готова всегда на страдание.
На горе, боль и утраты,
Последнее отдала бы мне,
Терпела б сама стократно,
Чтоб счастье меня ласкало,
Чтоб зло меня миновало.
Однако в бессонные ночи все,
Когда гудят руки и ноги,
Гнетут её сны-пророчества
О ждущей тернистой дороге.
Что я не такой, как все люди,
И счастья мне в жизни не будет.
И на коленях в молитве,
Страдалица и святая,
От всех невзгод защитить меня
Она небеса умоляет.
А после свои заботы
Топит в вечной работе.
Разогнаны тучи темные,
Ложатся в тюремные сны,
Но мне так милы обломки их –
То образ её меж них.
Что, только страданья без края?
Бессмертна любовь – я знаю.

ВАСИЛИЙ СТУС

БЛАЖЕН
Блажен, кто потерять умеет,
Когда приходит час утрат,
Чтоб жить надеждою своею
И вырастить её стократ.
Ведь белый свет, он вечно белый,
Он добр, а не на оборот,
Хотя ты в нём лишь сын несмелый,
Кого прошиб цыганский пот.
Поскольку жизнь твоя – полёт,
И в нём спасенья жребий твой,
Суть – что поэт в тебе живёт,
А остальное – перегной,
Что кормит корень. Золотеет
Под осень яблоневый сад.
Блажен, кто потерять умеет,
Когда приходит час утрат.

***
Как славно то, что смерти не боюсь я,
Не спрашиваю, тяжек ли мой крест.
Не кланяюсь, не льщу лукавым судьям,
В предчувствии недобрых дальних мест.
Что жил-любил и не набрался скверны,
Проклятий, злобы, навыков зверья.
Народ мой! Я вернусь к тебе, наверно,
И в смерти обернулся к жизни я.
Своим незлым обличьем и страданьем,
Как сын, тебе я низко поклонюсь,
С тобой мы честно встретимся глазами
И я с землёй родною породнюсь.

***
Небо надо мной синее взгляда,
А земля, могилою черна,
Обнимает душу. Так и надо,
Лопнула последняя струна,
Перенатянувшись ожидая.
Хватит, нет терпенья. Твой конец
Просит тебя, учит, умоляя,
Сгинуть, если можно, наконец.
Будет пусто пусть, что не прожито,
Что ж, теперь со смертью брак мне люб,
Ведь не всходит на каменьях жито
И сухой не расцветает дуб.

***
Неужто народился ты на свет,
Чтоб в камеру заглядывать мою?
И интереса к жизни своей нет?
Дорогу жизни уж познал свою
В том страшном, люциферовском труде,
Где никуда от мук людских не деться?
Стоишь ты в моей скорби и беде,
Своим несчастье полнишь моё сердце.

Я ТОТ, ЧЕЙ ДУХ НЕ ПОКОРИЛСЯ
В 2012 г. в Киеве при поддержке Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины» вышла в свет книга « Я ТОТ, ЧЕЙ ДУХ НЕ ПОКОРИЛСЯ. СТИХИ УКРАИНСКИХ ПОЭТОВ – ПОЛИТИЧЕСКИХ УЗНИКОВ ВОРКУТИНСКИХ И ИНТИНСКИХ ЛАГЕРЕЙ в переводах Марка Каганцова». В сборник вошли 300 стихотворений 25-ти украинских поэтов-политза-
ключённых ГУЛАГа, пребывавших в заключении на Севере, в частности, в Воркуте и Инте. Стихи опубликованы на двух языках (билингва).
Представленные в сборнике поэты Григорий Кочур, Дмитрий Паламарчук и Николай Василенко
являются одновременно еще и замечательными переводчиками стихов. Предлагаю Вашему вниманию свои переложения на русский их переводов еврейских поэтов, а так же стихотворения Д.Г. Байрона из цикла «Еврейские мелодии».

ГРИГОРИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ КОЧУР

ПЕРЕВОДЫ ИЗ Х. ВАЙНЕРМАНА*

ГЛАЗА

Я рад всех цветов и оттенков глазам –
Живой красоте людского лица.
Ведь в них теплота и добро – без конца.
Они, словно звёзды в ночи, светят нам.
И сила в них есть, чтобы остановить
И злого врага, и кровавого зверя,
В дни горя, отчаянья и безверья
Надежды лучи сердцам подарить.
А глаз, что блестят, как слюда, мне не надо.
В застывших глазах – неискренность взгляда,
В которых обман, словно омут, живёт.
Они бы могли увлечь за собой
Не вдаль и не вширь, не вперед и не в бой,
А только на дно, словно водоворот

***
Я седой своею головою
В волны жизни бурные нырну.
Взором, полным ласки и покоя,
В душу искреннюю друга загляну.
Лишь тревожусь, вдруг того найду я,
Кто мне злом отплатит за добро,
Доброю улыбкой маскируя
Подлое прогнившее нутро?

ПЕРВЫЙ БОКАЛ

…Мускат, шасла…
Обильные плоды, как янтарём мерцают,
Что пахнут мятою и розой. И от них,
Как будто предстаёт краса полей родных
И буйство жизни сил, что удержу не знает.
Созрели гроздья – в чан, где всё уже бурлит.
О, сколько скрыто тайн, где хмель
в броженье лих!
Вот, наконец, оно – что люд развеселит,
Вино, чудесный плод усилий колдовских.
…Кипучей радости бокал любой уж отдан.
Играют искры, как лучи весной.
На свадьбе и на празднике народном
Сверкает радость с песней озорной.
В нём сила солнца и краса долин,
что человек познал.
За славных тружеников поднимем
первый мы бокал.

* Вайнерман Ханан Абрамович (1902 - 1979), поэт, писал на
еврейском языке. Как сотрудник Еврейского антифашистского
комитета был репрессирован, каторгу отбывал в Норильске.
После реабилитации (1956 г.) жил и работал в Одессе.

ПЕРЕВОДЫ ИЗ Д. ГОФШТЕЙНА*

ПРОСВЕТЛЕНИЕ

Хоть свет залил поля, луга,
Он прибывает с каждым днём.
Уже лесные берега
Все в половодье световом.
Леса сияют, в солнце утопая,
И бледный мох зазеленел чуть-чуть.
Потоки света без конца и края
Даже к нему найти сумели путь.

ПОЛИФОНИЯ

Имею
Проулочки – ситечки –
Свет ими ловить:
Широкий
Там вход,
Нельзя только
Выйти, жаль.
Тенетами глаз
Туда ловится солнце
И воздух,
Прозрачный, словно хрусталь.
Поймалось,
Собралось
На ниточках – остриях
И где-то осело
В глубинах, на сердце,
На дне, в уголках.
Согреется там
Добытая солнца частица,
И льется сиянье,
И сгущается свет,
Растёт непрестанно
И переступает
Порог моих губ,
И губы сверкают уже
Золотыми слогами,
Словами, как серебро,
И фраз рядами, как сталь.
И из сияния слов
Вновь
Шлифую я речь –
Песен чистейший
Хрусталь.

В СРЕДИНЕ МАЯ

На спад пошёл
Не день, а целый мир, что шаг последний свой
С небесной лестницы ступить вниз хочет сразу.
И огненным плащом
Со вспышкою багряной, огневой
Ослеплены мои два царства – глаза.
Он силой мышц
И золотых лучей оков
Сковал всё в миг заката своего.
Лес, щебет птиц
И стебельки младых полей, лугов
И – сквозь глаз глубину – моё всё существо.
Прихожу к тебе я, мир мой, снова!
Полосу едва оставил ночи,
А уже твой блеск слепит мне очи,
Из высоких сводов льёт сияние.
Прихожу к тебе я, мир мой, снова,
Чтоб побыть с тобой минуты ясные…
И звоню я вновь навстречу утру
В колокол большой прозрачных врат.
Звук хрустальный ухо ловит чутко,
Подпевать в беспамятстве я рад...
И ловлю губами, как безумный,
В воздухе холодном капель град...
И дрожит гортань, язык находит слово.
Прихожу к тебе я, мир мой, снова!

***
На панцирь мой весёлый солнца лучик
Последнюю чешуйку выковал.
И солнце вин, словно огонь, кипучих,
Налило мне бокал.
Под лёгким бременем я панциря златого,
Склонился к нежной ручке прытко.
И пил напиток, что хмельней любого
Из всех напитков.
Который раз? Не сосчитать теперь:
Сверкающую взяв с собой секиру,
Без страха я иду во тьму пещер
Жизни и мира.
***
Вот длинный день пройдёт и заберёт с собою
Тяжелый гнёт забот, бич нищеты последний.
Есть стол, бумага, хлеб, есть кров над головою.
И завтра – волен я, навек стряхнув с плеч бремя.
Я на волнах покоя вдоль улицы-реки
Плыву… А сверху ветер – в работе до упада,
Он носится всю ночь, сгоняя тучки в стадо.
Они уже спокойны, но до сих пор робки.
То осень. Кнут ветров, тот, что стегает больно,
Не выпустит из рук. Кругом поля бескрайние.
И через них лежит дорога в страны дальние.
Как славно юным быть и, словно птица, вольным!..
Ещё ступенек несколько. Дверь рада нашей встрече.
И сколько дарит радостных утех
Бумаги лист, ведь он мне ближе всех.
И ласков, тих, неисчерпаем вечер.
***
Свой клич,
Как острый меч,
Вздымает
Земля немая.
И фосфорическим блеском кроит
Туч поседевшие стаи…
Дождь горячий полил на все страны
Потоки смолы и серы.
И каждый жёлоб мира
Вино, и жёлчь, и кровь без края
Из пасти извергает,
Камни, стволы и щепки, –
Кружит всё в бешеной пене…
Зачем мне теперь
Времени знаки,
Зачем мне простор в неудержимом стремлении,
И метеор, что мчится в холода пустоте?
Огненный ливень хлынет на страны
И на миры мои все!

ВИОЛОНЧЕЛЬ

Почему склоняешься, о, душа моя?..
Псалом 43
Душа, почему склоняешься ты?
В груди почему звучишь?
Слышны почему сотрясения стен –
Опора жизни моей?
И вверх, вверх взлетел
Твоей славы голос
И вот уже падает вниз,
Под ноги, в пыль он полей.
Душа, почему склоняешься ты?
В груди почему звенишь?
Ты моешься в пыли,
Купаешься в золе,
Как птица, что воды
Боится в жару?
В земле ей – холодок,
И свежесть – в отбросах.
Душа, почему склоняешься ты?
В груди почему звенишь?
Словно жертвенная кровь,
Будто праведника кровь,
На камне твёрдом,
Дрожит, не стихает, льётся,
Кипит, не застывая,
В безгрешной чистоте.
Склонись, душа моя,
Звучи из глубин груди,
От пепла блести,
И кровью очищайся,
И стань от слёз ясна
И нежная – от дрожи,
Чтоб светом была твоим
Тяжёлая твоя грусть, твоя боль!

* Давид Наумович Гофштейн (1889 - 1952) — еврейский поэт,
писал на языке идиш. В 1918 г. работал в еврейском отделе Цент-
ральной Рады. В годы Великой Отечественной войны был членом
Еврейского антифашистского комитета. После войны жил в
Киеве. В 1948 г. был арестован и в 1952 г. расстрелян.

ПЕРЕВОД ИЗ Р. БАЛЯСНОЙ*

ВИШЕНКА

Из детских радостей моих немногих
Была мне самой близкою одна:
Мне развлеченьем и утехою в тревогах
Стояла вишенка возле окна.
Она, в окошко веточки склоня,
Как будто погулять звала меня.
Трепещет сердце горечью утраты,
И долго ещё будет болью печь.
Дитя, свою подруженьку когда-то
Единственную не смогла я уберечь.
И вишенку мою рука чужая
Срубила, вовсе жалости не зная.
Пошла я в мир.
Везде, во всех скитаньях,
На всех дорогах, где ходила я,
Всегда, как утешение лет ранних,
Была со мною вишенка моя.
Везде, где б и когда б я ни жила,
В моём садочке вишенка росла.
Сквозь жизнь свою её я пронесла.
Сквозь горе, боль,
Сквозь бурю, голод, страх.
Сдаётся, больше ароматов и тепла,
И радостей лишь оттого в моих стихах,
Что предо мною вишенка, как в детстве,
Приветливо свои склоняет ветви.

***

Люблю, уперев свои руки в колени,
Смотреть молчаливо, как тени легли
Узорами в сумерках гулких на стены,
И на миганье огней, что вдали.
Ложится тьма нежною шалью на плечи,
Меня укрывая теплом детских лет.
В окошко протягивает мне вечер,
Как белые свечи, на яблонях цвет.

* Балясная Рива Наумовна (1910 - 1980), еврейский поэт. Дебю-
тировала в литературе в 1928. В 1952 г. арестована и приговорена
к 10 годам заключения, которое отбывала в лагерях г. Инты. В
1955 г. освобождена, в 1956 г. реабилитирована и восстановлена
в Союзе писателей Украины

ДМИТРИЙ ФОМИЧ ПАЛАМАРЧУК

ПЕРЕВОД ИЗ ДАВИДА ГОФШТЕЙНА

В МОРГЕ

На мраморном столе два трупа…
Бледный рассвет их сюда привёл.
И вот:
В тумане, где-то на тротуаре,
На две капельки меньше ныне
Людской поток несёт…
И на зашарканных камнях
Грязных сапог какой-то пары
Отсутствовать будет след –
И всё…

ПЕРЕВОД ИЗ БАЙРОНА

СЕННАХЕРИБОВО ПОРАЖЕНИЕ

Ассириец упал, словно волк на отару,
И горит на полках злато с пурпуром яро.
Пик сияние было звёзд небесных светлее,
Что на водах озёрных дрожат Галилеи.
Словно листья в лесу, когда лето в поре,
Было войско чужое при вечерней заре.
Словно листья в лесу, когда осень настала,
Вражье войско повсюду днём разметало.
Свои крылья простёр над ним Ангел смерти,
Лишь дохнул, и обидчика нет уж на свете.
Тяжелели сердца тех, что падали ниц.
И светилась лишь смерть из отверстых глазниц.
Где-то конь распростёрся. Из тонких ноздрей
Не услышать дыханья уже прежних дней.
И, как в ночь грозовую пенистый вал,
Стыла смертная пена в траве, где он пал.
Бледный всадника труп тоже рядом лежит,
Лоб покрылся росой и заржавленный щит.
И знамёна, и копья брошены тут.
Стало тихо в шатрах, трубы уж не поют.
Только плач по Ассирии вдов небывалый,
И повергнуты в храме истуканы Ваала.
Мощь язычников меч одолеть бы не смог,
Своим Блеском, как снег, растопил её Бог!

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ВАСИЛЕНКО
Из книги переводов «ТРАНЗИТ САМОЦВIТIВ» изд. «ПРОСВIТА», Киев –Херсон, 2012.
С еврейского (идиш)

Авраам КАЦЕВ
(1916–1994)
1
Мамаша твоя говорила мне гневно,
Зачем я к вам в гости хожу ежедневно?
Зови, если кран протечёт, хоть слегка.
Пусть мама подскажет: «Кличь, дочка, Сашка!»
И пить я не пью, и на деньги не падкий,
Раз в день лишь дари поцелуй мне свой сладкий.
2
Знакомы давно, оттого и сказал,
Что жизненный опыт твой слишком уж мал.
Огонь кто в карманах своих понесёт,
Одежду прожжёт, кожу рук обожжёт.
3
Когда-то любили, встречались с тобою.
И речи лились при встречах рекою.
Теперь наши встречи уж сердцу не милы –
Не можем сойтись и расстаться нет силы.
4
Коль от меня избавиться готова,
Скажи одно лишь грязное мне слово.
А если стану гаснуть, угнетён,
Скажи лишь слово – буду я спасён!
5
Покуда сердце от любви не жгло,
Ты надо мною надсмехалась зло.
Когда ж от страсти сердце защемило,
Уж поздно было.
6
Будь, милая, всегда такою,
Как ныне – сердцем молодою.
Страшусь, поверь, минуты той,
Когда ты станешь вдруг другой.
7
Подобных ей не видел лиц я.
В реальности не встретишь миф.
Вдруг всплеском в памяти – зарница!
Да!.. Видел!.. Знаю – Суламифь!
8
Мне встретилась блондинка молодая,
Красивая, как ваза расписная.
Ах, если бы она была врачом,
Ходил бы каждый день к ней на приём!
9
В снах молод я ещё до сей поры
(Хотя в снегу давно уже бородушка).
Я крепок телом, мне присущ порыв.
О, где ж ты, где, моя лебёдушка!
10
Бил по мячу ногами и рукой,
А нынче в камень стукнул головой.
Не бей, дружок, напрасно камень лбом,
Ходить не будешь с синяком потом.
11
Как славно, что любить могу ещё
И выбрать для любви могу её.
Как славно, что глаза имею честные
И ночи наши не забыл совместные.
12
Удержать не в силах чувств своих,
Я её на улице обнял,
Необдуманно, как будто бы я псих,
Всё безумно целовал и целовал.
Страх прожёг меня в душе до дна:
Что же скажут о моём поступке люди?
«Не волнуйся, - прошептала мне она, -
Это нашей вечной тайной будет!»
13
Когда любовь сбегает – не гонись,
Премудрого терпенья наберись.
Как свежий теплый аромат дубов,
Вернётся твоя пылкая любовь.